Женщины Девятой улицы. Том 2

Ли нуждалась в помощи в уходе за Джексоном, и в августе им пришлось пригласить пожить с ними в Спрингсе его мать. Стелла Поллок была, возможно, единственным человеком в мире, способным повлиять на сына, даже в период запоя. Она приехала в сентябре, но пробыла у них всего 26 дней. Даже Стелла не смогла дольше терпеть безумие, царившее в их доме[1807]. Вскоре после отъезда матери Джексона Сидни Дженис отменил его выставку, запланированную на октябрь. В том году Поллок написал десять картин, в том числе «Портрет и мечту» — полотно, включавшее единственный известный портрет Ли его кисти. Но Дженис счел картины 1953 г. недостаточно хорошими, чтобы предоставлять для их демонстрации галерею. Впервые за десять лет у Джексона в том году не состоялось персональной выставки в Нью-Йорке[1808].

Бар «Белая лошадь» в Вест-Виллидж, расположенный неподалеку от места, где жил Клем Гринберг, считался заведением для крепко пьющих, грубоватых и простых писателей. Находясь в нем, можно было подумать, будто дублинский паб перенесли через Атлантику в Нью-Йорк и заново наполнили теми же завсегдатаями и прочей публикой. Там даже играла ирландская группа The Clancy Brothers. Валлиец Дилан Томас, поэт, прозаик, драматург и публицист, обнаружил этот бар в первый приезд в США в 1950 г. Он чувствовал себя в «Белой лошади» настолько в своей тарелке, что во время трех последующих визитов в Нью-Йорк это заведение и отель «Челси» становились его вторым домом[1809]. Последняя поездка в октябре 1953 г. оказалась самой бурной и дикой. Подобно Поллоку, Томас постоянно перебирал с алкоголем. Приходя в «Клуб», он едва мог стоять на ногах. «Он страшно напивался, — рассказывал Ибрам Лассо. — Помню, видел, как они с Эрнестиной, шатаясь, отплясывали на танцполе»[1810]. В тот раз Томас приехал в Нью-Йорк, чтобы посмотреть свою «пьесу для голосов» «Под сенью молочного леса», поставленную в Центре поэзии. Но окружающие запомнили лишь то, что за все время, проведенное в Нью-Йорке в этот приезд, поэт ни разу не был трезвым и постоянно скверно себя чувствовал. Он начинал свой день с барбитуратов, оставался на ногах благодаря «Бензедрину» и заканчивал снотворным, которое запивал виски. А в промежутках между всем этим Дилан вел себя как форменный сумасшедший: очень много пил, страшно злился, бредил, выкрикивал непристойности в адрес незнакомцев и бросался на них на улице и в барах[1811].

В свой 39-й день рождения, 27 октября, он приходил в чувство достаточно долго, чтобы в итоге немного протрезветь и объявить себя «презренным, недостойным созданием». Примерно через неделю, 3 ноября, он никак не мог заснуть. В два часа ночи Дилан выскользнул из дома, пошел в «Белую лошадь» и выпил, как он позднее признался, «18 бокалов чистого виски»[1812]. Через два дня поэт оказался в больнице Святого Винсента на Западной 12-й улице. Согласно одним источникам, врач, принявший Томаса, до госпитализации попытался стабилизировать его состояние тремя уколами морфина, из-за которых тот впал в кому. По другим сведениям, ему сделали укол кортизона[1813]. Как бы то ни было, непоправимый ущерб здоровью был нанесен. Теперь уже состояние Дилана невозможно было улучшить никакими средствами, относились ли они к ответственной медицине или к странным практикам. Его состояние усугубляли и другие факторы, например пневмония, но основной и неоспоримой причиной было пьянство. Дилан окончательно отравил свой организм алкоголем. Кейтлин Томас, его жена, приехав из Уэльса в Нью-Йорк, спросила: «Ну что, этот урод уже мертв?» Он тогда едва дышал. Но днем 9 ноября перестал[1814].

«Привычное пьянство» официально признали в Америке «болезнью» еще в 1870 г., а термин «алкоголизм» один шведский доктор ввел в обиход еще раньше, в 1849 г.[1815]. Однако американский социальный эксперимент с «сухим законом» оставил у людей настолько горький осадок, что после его бесславного завершения любого, кто выступал в США за ограничение потребления алкоголя, считали скучным и безрадостным ретроградом. Американцы игнорировали даже результаты проведенного до «сухого закона» исследования, где бесстрастно описывались опасности потребления алкоголя; люди считали его всего лишь элементом политической пропаганды. В 1935 г. было образовано сообщество «Анонимные Алкоголики», но и ему оказалось не под силу научить людей противиться соблазнам пьянства, особенно во время войны и в годы после нее, когда алкоголь был намного дешевле сеансов психоанализа, да еще и доступен круглые сутки[1816]. Со временем, однако, жалкий образ алкаша, уничтожившего себя и разрушившего свою семью, начал все чаще появляться на экранах кинотеатров. Выходили десятки журнальных статей на эту тему. Иными словами, к американцам приходило осознание того, что такое негативное явление, как алкоголизм, действительно существует. Недоставало лишь глубины понимания сути и особенностей этой болезни[1817].