Женщины Девятой улицы. Том 2

А вот Элен эта сторона совершенно не привлекала. Она еще раньше начала чувствовать: под влиянием крепких напитков сварливость и раздражительность Билла перерастают в открытую враждебность к ней. Позднее она признавала, «что это говорил не Билл, это в нем говорил алкоголь». Но вначале его нападки и жестокие речи казались женщине сугубо личными, нацеленными конкретно на нее[1865]. Очевидно, отчасти это можно объяснить тем, что ее собственное суждение тоже было порядком затуманено алкоголем. «Знаете, в книге “Кто боится Вирджинии Вулф” рассказывается вовсе не о супружеской паре, — сказала однажды Элен. — Это книга о двух стаканах спиртного, разговаривающих друг с другом»[1866]. Пьяная мелодрама стала главным средством общения де Кунингов. «Билл и Элен начали ругаться и спорить в моем присутствии, — вспоминает Пат Пасслоф. — Пока один из них говорил, другой нарочитым жестом скидывал со стола какой-нибудь предмет: нож, вилку, ложку, солонку, перечницу… летело все»[1867]. Однако в какой-то момент Элен хватило чутья понять: в сложившихся обстоятельствах она ничем не поможет Биллу, а единственный способ помочь самой себе — дистанцироваться от него. Для нее было характерно врожденное отвращение к агрессии и уродству, равно как и способность огибать многие препятствия[1868]. «Вместо признания факта, что мне что-то не нравится, — говорила Элен, — я предпочитаю по возможности избегать этого, и в большинстве случаев это получается. Хотя прямота и откровенность экономят время, зато такое уклонение бережет чувства»[1869]. На определенном этапе Билл стал для нее одним из препятствий, которые она старательно обходила. «И я вела собственную жизнь, приносившую мне огромное удовлетворение, — рассказывала де Кунинг. — Нет, я вовсе не удалилась от мира и не стала монахиней. Я просто жила так, как мне хотелось»[1870].

К своим тридцати шести Элен находилась в эпицентре Нью-Йоркской школы практически половину жизни. Хотя к ней прислушивались как к критику и ее влияние в местном художественном сообществе считалось бесспорным, ее живопись, которую она считала сутью своего существования, заметного признания не получила. У Элен до сих пор не было ни одной персональной выставки. И вот, среди перемен и хаоса 1954 г., она, наконец, решила, что к ней готова. У де Кунинг скопилось множество работ. Причем среди них были не только абстрактные картины и портреты, но и одна серия, которая многих поражала тем, что странным образом выбивалась из списка тем, занимавших «серьезного» художника. Элен писала спортсменов.

Она начала эту серию в 1948 г., после возвращения из колледжа Блэк-Маунтин. В то время Элен использовала в качестве источника вдохновения газетные фотографии баскетболистов. Но этому методу не хватало непосредственности, к которой она так стремилась. И художница обратилась прямо к первоисточнику: она начала посещать матчи и делать наброски с натуры, прямо в толпе ликующих фанатов[1871]. По словам подруги Элен, искусствоведа Хелен Харрисон, после матча она возвращалась в свою мастерскую и воскрешала из памяти образы. В работу художница привносила и свои эмоции от увиденного, равно как волнение, опасность и бурлящую энергию соревнований. «Все эти элементы, безусловно, очень привлекали Элен, — утверждала Харрисон. — Сама живопись статична, но не образы. И это чрезвычайно трудно передать на холсте»[1872]. Вскоре картины из этой серии стали достигать почти 2,5 м в высоту. Элен начала соединять в них несочетаемое: пестроту, характерную для броских изображений спортсменов в поп-культуре, с виртуозностью в отображении чувств Эль Греко; свободу мазка абстрактных экспрессионистов с точностью академического рисунка при изображении изгиба руки спортсмена в процессе броска.

К Грейс начали относиться с подозрением из-за ссылок на старых мастеров в ее полотнах. Ларри окрестили реакционером из-за обращения к исторической тематике. Картины Элен, изображавшие питчеров и баттеров на бейсбольном поле и стычки на баскетбольной площадке, выходили за рамки приемлемой для Нью-Йоркской школы тематики так сильно, что их трудно было даже комментировать. Так же было в случае с ее «Мужчинами-гироскопами», когда она писала эти портреты. Однако именно эти две серии вместе с новаторскими картинами Грейс и Ларри и скульптурами Марисоль предопределяли дальнейшее направление развития изобразительного искусства в годы до наступления эпохи поп-арта. И обе точно отражали суть творческой концепции Элен. Ее интересовало не то, кого или что она пишет, а то, что ей позволяли сделать эти образы. «Мне нужен жест, любой», — говорила она и добавляла: