Женщины его жизни

– Ни о чем, – солгал он, так как в эту минуту вспомнил чистое личико, ясные голубые глаза и золотистые волосы Мэри-Джейн. Ее нежные черты на мгновение заслонили от него смуглое и страстное лицо, сумрачный, загадочный взгляд и густые черные кудри Аннализы, но тотчас же растаяли. Филип думал о кольце с синим, мягко светящимся сапфиром, которое уже успел надеть на палец Мэри-Джейн перед отъездом из Калифорнии. Этот сапфир принадлежал его матери, а еще раньше его бабушке. Его предстояло каким-то образом вернуть: фамильная драгоценность должна была остаться в семье.

– Мы должны быть благоразумны, Фил.

Эти слова не отвечали ни настроению, ни характеру Аннализы. Это был всего лишь предлог, отговорка. Предложение руки и сердца не взволновало, а, наоборот, испугало ее, разрушив очарование волшебной ночи.

Она не находила слов, но, будь у нее достаточно опыта и смелости выразить свои тайные мысли, ей пришлось бы признать, что она была увлечена мечтой, а не влюблена в живого человека, за которого хотела бы выйти замуж.

Она мечтала о приключении, о великом, незабываемом романтическом приключении. Брак был общественным институтом, торжественным договором, затрагивающим интересы семьи, друзей, государственных учреждений. Все это не имело никакого отношения к страсти, к мечте, к тайне, которая принадлежала бы только ей одной.

– Уверяю тебя, я еще никогда в жизни не рассуждал столь здраво, – оправдывался американец.

– Я тебе за это бесконечно благодарна. – В ней вдруг заговорило вековое воспитание, заглушив мгновенный порыв к свободе и обуздав едва возникшее сексуальное влечение. Она внезапно вспомнила, что она баронесса Монреале, а не какая-нибудь Стеллина Патерно. Ей нужно было позаботиться о своем имени и достоинстве; неистовая страсть, охватившая ее, имела, в конечном счете, только один выход: брак. – Ты не знаешь барона Монреале, – вздохнула она. Еще один предлог, еще одна отговорка, чтобы не делиться с ним мучившими ее сомнениями.

– У нас будет время узнать друг друга. – Филип чувствовал себя уверенно, зная, что сможет противопоставить традиции баронов Монреале ни в чем не уступающую ей традицию семейства Брайан.

– Мой отец никогда не отдаст свою дочь первому встречному. Тем более иностранцу.

Она не сомневалась в том, какой будет реакция отца, и в глубине души даже одобряла ее.

– Я иностранец, – согласился Фил, – но я не первый встречный. Думаю, что даже барон Джузеппе Сайева ди Монреале отнесется с уважением к возможности породниться с династией Брайанов.

Его раздосадовала внезапная перемена настроения Аннализы: романтическое свидание в саду вдруг приняло какой-то вульгарный, торгашеский оборот. Только что он сжимал в объятиях свое счастье, а теперь чуть было не впал в базарный тон, готовясь назвать ей цифры последнего балансового отчета финансовой империи Брайанов.

– Ты не знаешь моего отца, – стояла на своем девушка. – Для него деньги ничего не значат, ему важны другие ценности. Поверь мне, Фил, лучше не говорить об этом. Ему будет слишком больно.

– «Ты не знаешь, как страдал бедный, старый твой отец!» – пропел он на своем ужасающем итальянском.

– Оставь в покое «Травиату»! – воскликнула она с досадой. – Я просто не вынесу разговора с папой.

– Я сам с ним поговорю, – твердо ответил он. – Я женюсь на тебе, Аннализа.

Ни на единый миг у него не возникло даже тени подозрения, что она, может быть, вовсе не разделяет его устремлений, и это приводило ее в бешенство.

– А если я не хочу за тебя замуж? – наконец, набравшись смелости, сказала она.

На минуту Филип растерялся, но тут же разогнал все сомнения широкой улыбкой.

– Конечно, хочешь, – уверенно заявил он. – Ведь ты хочешь меня не меньше, чем я тебя.

Эта была правда, он страстно желал ее. Склонившись к ней, он опять поцеловал ее, и Аннализа ответила со всей страстью, на какую была способна.

– Приходи в мою комнату, – умоляюще шепнул он. – Я хочу провести с тобой эту ночь.

Он желал ее, как никогда раньше не желал никакой другой женщины.

– До завтра, Фил, – сказала она, внезапно высвободившись из его объятий. – Мне пора идти.

– Аннализа! – окликнул ее американец, пока она бежала к дому.

Филипа охватил сильнейший приступ гнева. Да кто она такая, эта девчонка, как она смеет с ним играть? Почему она вдруг сбежала безо всякой причины?

Как оказалось, причина была. Неожиданно возникнув у него за спиной, Кало, бесшумный и могучий, как ягуар, схватил его за плечи.

Пытаясь вырваться, Филип обжег себе пальцы только что зажженной сигаретой.

– Что тебе надо, ублюдок? – выругался он, узнав нападавшего и безуспешно пытаясь высвободиться.

Он не слышал, как тот подкрался: Кало передвигался совершенно бесшумно. Впрочем, сегодня Филип Джеймс Брайан-младший не заметил бы даже появления танковой роты и, уж конечно, не ожидал нападения.

– Оставь в покое дочь барона, – грозно сказал Кало. – Ищи своих женщин в городских борделях.

Кало не понимал Филипа, тот, в свою очередь, не понимал, что говорит ему молодой гигант-сицилиец, но они обменялись взглядами, полными ненависти.

– Убери руки, идиот! – приказал майор.