Женщины его жизни

– Ничего, – ответил Кало, поднимаясь на ноги. – Вы можете идти. Моя миссия на этом заканчивается.

Объяснений не потребовалось: утратив богатство, служившее ему единственной защитой, он был уже мертв, его загнали в камеру смерти. Он превратился в бродячего пса, и за порогом гостиничного номера поджидала стая гиен, готовых разорвать его на части.

Омар Акмаль, шатаясь, вышел из комнаты.

Кало позвонил администратору:

– Мою машину, – приказал он. – Я уезжаю.

РАЗГОВОР НА КУХНЕ

О смерти Омара Акмаля Бруно Брайан узнал из газет. Каждая выдвигала свою версию, и единственным достоверным фактом было известие о взрыве на борту личного самолета Акмаля во время полета над Измирским заливом.

– Его убрали его же сообщники, – сказал Кало.

– Похоже на то, – ответил Барон без особого интереса и отодвинул от себя газеты, словно предавая забвению ничего не значащий эпизод.

Они были в Милане, в кухне особняка на улице Манзони.

– В чем дело? – спросил Кало, колдуя над старой неаполитанской кофеваркой.

– В этом доме я замечаю, как бежит время. – Бруно вернулся из Умпоте, где встретился с сыном и уточнил вместе с князем Асквиндой свои планы на будущее. Теперь он готовил дом к прибытию Санни. Он решил, что мальчик, как и он сам, будет учиться в миланском лицее и в университете Беркли.

– Я это замечаю и в других местах, – улыбнулся Кало. – Кстати, ты уже твердо решил?

– Насчет Санни?

– Конечно. Мне кажется, стоило бы отдать его в один из швейцарских колледжей или подумать о Калифорнии. Хотя наилучшим решением была бы, по-моему, Сицилия. У этого острова сильный иммунитет против террористической заразы.

– Я очень верю в этот город и в эту страну, – сказал Бруно. – Несмотря ни на что.

Он выиграл тайную кровавую войну за Бурхвану, но на его лице не было торжествующей улыбки.

Кало обратил на это внимание:

– Похоже, тебе не хватает воздуха. – Он чувствовал, что в каком-то смысле попал в цель.

– Наверное, так всегда бывает после стычки, – заметил Бруно, – неважно даже, выиграл ты или проиграл. Это спад напряжения.

Кало продолжал возиться со своей старинной побрякушкой, следя за Бруно краем глаза.

– Помнишь, как это было двадцать лет назад? – Он отмерил порцию смолотого кофе в «неаполитанку» и слегка примял его ложкой.

– Голова у меня, как архив, – пошутил Бруно. Он увидел себя шестнадцатилетним юнцом, только что пережившим свой первый сексуальный опыт с темпераментной и набожной Люсиллой, матерью его лучшего друга Маттео. Кало обо всем догадался, как только он вернулся домой.

– Если не ошибаюсь, ты хотел на ней жениться. – Нажав кнопку, Кало зажег газ.

– Теперь припоминаю, что помышлял даже о самоубийстве, – смеясь над собой, признался Барон.

– Один хороший бутерброд пресек этот план в зародыше, – ворчливо уточнил Кало.

– Не только бутерброд, но еще и добрый совет, – припомнил Бруно.

– Может быть. – Великан с величайшей осторожностью установил кофеварку на огне. – Хочешь кофе?

Барон отрицательно покачал головой.

– Ты сказал, что первый опыт очень важен и что мне повезло, потому что я правильно выбрал женщину, – он помнил все слово в слово.

– Ну, может быть, – угрюмо буркнул Кало.

Дом не слишком изменился с тех времен, когда Бруно был ребенком, с тех пор, как Филип подарил его ему. Но это был один из тех домов, которым время идет на пользу.

Весь текущий ремонт проводил Фонтана, художник-реставратор, знавший все секреты обновления росписей, лепнины, позолоты, работавший в лучших миланских домах. Пару раз за эти годы пришлось перевесить шторы и заменить мебельную обивку.

Бруно нечаянно задел газовую плиту: кнопка сработала, и пламя погасло.

– Эти дьявольские штучки! – взвился Кало, торопливо зажигая огонь.

– Я испортил твой шедевр?

Великан бросил на него презрительный взгляд и вновь вернулся к созерцанию своего фетиша. Кухня, оборудованная по проекту Бираги и Маджи, напоминала капитанскую рубку космического корабля: холодильник, сияющая мойка из нержавеющей стали со встроенным мусоропроводом.

Презирая все эти новомодные приспособления, Кало оставался до конца верен своей любимой неаполитанской кофеварке. Вода начала закипать, из отбитого носика пошел пар.

– Ну, так ты будешь пить или не будешь? – Он погасил газ, снял «неаполитанку» с конфорки и, перевернув, поставил ее на стол, чтобы вода просочилась сверху вниз.

– Да, спасибо. – Бруно знал, как ему угодить. Он снял с полки темного дерева две английские фарфоровые чашки в цветочек и сахарницу.

Кало принялся бережно разливать по чашкам божественный напиток. На лице его было выражение благодати.

Бруно добавил сахару в свою чашку.

– Сколько лет ты варишь кофе в этом куске выхлопной трубы? – спросил он.

– На Рождество будет сорок лет. Я варю в ней кофе с тех самых пор, как мне ее подарила твоя мать. – В его глазах мелькнула тоска по прошлому.

– Чем была для тебя моя мать? – Этот вопрос мучил его много лет, но только теперь удалось задать его не нарочито, по ходу разговора.

– Она была мечтой, – так же просто ответил Кало.

– Ты любил ее, – не отступал Бруно.

Великан кивнул громадной седой головой.