Женщины Гоголя и его искушения

Мария Ивановна и сам Гоголь радовались тому, что быт любимых девочек должен устроиться неплохо, «по-семейному», однако трудностей в процессе отправки их на учёбу оказалось гораздо больше, чем ожидалось. Во-первых, на Полтавщину напала эпидемия кори, и хотя сам Гоголь не заболел, но его сёстры подхватили эту заразу, из-за чего почти готовый уже отъезд пришлось отложить. Заминка, как потом оказалось, дорого стоила. Гоголь не имел возможности известить начальство Патриотического института, что к положенному сроку явиться не сможет, к тому же опоздание лишь увеличивалось, ведь, двинувшись наконец в путешествие, Гоголь и его подопечные с горечью досадовали на заминки в пути – беспрестанно ломался экипаж, который приходилось подолгу чинить. В городе Курске просидеть пришлось аж неделю!

На приёмном испытании в институте сёстры Гоголя разволновались и показали не очень хорошую подготовку, отчего поначалу были определены лишь в подготовительное отделение. К огорчениям Гоголя добавилось и то, что опоздание его было слишком велико, чтобы не броситься в глаза администрации, и, по настоянию начальницы Вистингаузен, ему было приостановлено жалованье на три месяца, что составляло 200 рублей – сумма, весьма чувствительная для Гоголя в его обстоятельствах. Однако надо знать характер Гоголя! Теперь он повзрослел и научился устраивать не только чужие женитьбы, но и свои дела. Он составил обстоятельное ходатайство в адрес государыни, и жалованье ему было возвращено, хотя инспектор Плетнёв, несмотря на дружеские отношения с Гоголем, был ужасно недоволен просрочкой и с досады назвал его «оригиналом». Сёстры Гоголя были наконец приняты в институт на казённый счёт, но под непременным условием, чтобы Гоголь вместо платы за них отказался вперёд от жалованья и был неотлучно при институте. Впрочем, спустя недолгий срок и это стеснение было устранено, и барышни были зачислены сверхкомплектными воспитанницами с разрешения самой императрицы. Всё это, конечно, стоило Гоголю немалых волнений, сообщает нам Шенрок, со слов которого мы приводим этот эпизод. А в то же время, по поручению матери, Гоголю приходилось иметь дело с опекунским советом и возникала даже мысль о продаже имения [108].

* * *

Биографы, рассматривая 1832-й и особенно 1833 г. гоголевского творчества, в череде плодотворных лет петербургского периода жизни нашего классика называют те два года наименее продуктивными в плане создания новых произведений.

С этим утверждением можно и поспорить (ведь, понятное дело, повести пишутся не за один день и даже порой не за месяц), однако, с другой стороны, глядя на семейные и прочие обстоятельства Гоголя, навалившиеся в данный момент, совсем неудивительно, что у Гоголя не оставалось времени на творчество.

Пантелеймон Кулиш, то есть ранний биограф Гоголя, настроенный весьма благожелательно к нашему классику и даже немного романтично, в своей книге о Гоголе делает предположение, что причиной «творческого простоя» молодого классика стала новая тайная любовь. Однако другие биографы опровергают эту мысль, не находя ей подтверждений в виде твёрдых «улик». Некоторые из них судят-то, к сожалению, слишком чёрство, но мы заметим, что творческие паузы у Гоголя вряд ли могли быть связаны с возникновением новых увлечений, скорее наоборот – всякий раз, когда в гоголевской жизни был хотя бы намёк на чувствительные отношения, гоголевское перо тут же принималось создавать удивительные образы. И впоследствии мы увидим, что самый загадочный и странный из них – образ Уленьки – будет создан Гоголем в период искусительного и трагичного, но яркого увлечения.

Впрочем, не станем забегать вперёд, да и в заочную дискуссию с ранним и добросовестным биографом вступать тоже не будем, и, анализируя нынче «промер проб воды» гоголевского океана, взятых с отметки 1832 и 1833, заметим лишь, что в данный период у Гоголя было маловато времени и на творчество, и на личную жизнь, ведь он с трудом выкраивал вечерок даже на то, чтобы иногда устроить пирушку с друзьями.

Сёстры Гоголя, однако, находясь под крылышком его забот, и не подозревали, как тяжело ему далось это тревожное время. Сестрёнки вспоминали это время с удовольствием, для них это была прекрасная пора. Вот что записал впоследствии всё тот же Шенрок со слов Елизаветы Васильевны Гоголь: «Когда мы подросли, брат приехал за нами, чтобы отвести нас в Петербург, в Патриотический институт, где он преподавал историю и куда нас приняли на счет Государыни. Брат хлопотал сам обо всём, входил во все подробности, даже в заказ нашего гардероба, делал нам платья дорожные, для поступления в институт и для других случаев; нас снабдили всем нужным и отправили в путь.