Женщины, которые любят слишком сильно

Мы жили вместе уже три или четыре месяца, когда его знакомая по работе позвонила нам домой. Услышав, что я живу вместе с Кеннетом, она была страшно удивлена. По ее словам, он никогда не упоминал о своей связи со мной, хотя виделся с ней на работе по меньшей мере три раза в неделю. Все это всплыло наружу, пока она выкручивалась, пытаясь извиниться за неожиданный звонок. Я получила небольшую встряску и потребовала объяснений, когда Кеннет вернулся домой. Оказалось, что он не считал необходимым рассказывать о нас другим людям. Помню боль и страх, которые я тогда испытала, но мое смятение продолжалось недолго. Я отсекла эти чувства и повела себя очень рассудительно, видя только два выхода: либо поссориться с Кеннетом, либо оставить все как есть и не ожидать, что он будет смотреть на вещи моими глазами. Я выбрала последнее — опустила руки и обратила все в шутку. Я пообещала себе, что никогда не буду ссориться так, как ссорились мои родители. Меня буквально мутило при одной мысли о ссорах. Ребенком я была слишком занята, развлекая окружающих, и не осмеливалась испытывать сильные чувства, но теперь мощные эмоции по-настоящему испугали меня, вывели меня из равновесия. Мне хотелось, чтобы все шло гладко, поэтому я приняла слова Кеннета без возражений и упрятала поглубже свои сомнения в искренности его обязательств передо мной. Через несколько месяцев мы поженились.

Теперь перенесемся на двенадцать лет вперед. В один прекрасный день я постучалась в дверь кабинета терапевта, сделав это по настоянию подруги. Мне казалось, что я по-прежнему полностью контролирую свою жизнь, но подруга беспокоилась за меня и настаивала на консультации у специалиста.

Мы с Кеннетом состояли в браке все эти двенадцать лет, и я считала, что мы вполне счастливы, но в то время мы жили раздельно, причем инициатива исходила от меня.

Терапевт начал задавать пробные вопросы. Я говорила о самых разных вещах и среди прочих словоизлияний упомянула о том, что Кеннет уходил из дома по вечерам: сперва один-два раза в неделю, потом три или четыре раза, а в течение последних пяти лет шесть или семь раз в неделю. Наконец я сказала, что ему, наверное, очень нравится бывать в другом месте, и поэтому нам следует разъехаться.

Терапевт спросила меня, знала ли я, куда он уходил все эти вечера: Я ответила, что не знала и никогда не спрашивала его об этом. Помню удивление терапевта, когда она воскликнула: «Все эти годы он столько раз не ночевал дома, и вы никогда не спрашивали, почему это происходит?» — «Нет, никогда, — ответила я. — Я думала, что супруги должны давать друг другу достаточно свободы». Однако я говорила, что ему следует уделять больше времени и внимания нашему сыну Тодду. Он всегда соглашался со мной, а затем уходил как ни в чем не бывало. Иногда он присоединялся к нам по выходным, и мы чем-нибудь занимались вместе. Моя позиция заключалась в том, что я рассматривала его как недалекого человека, нуждавшегося в моих бесконечных лекциях. Моя роль чем-то напоминала роль доброго отца. Я никогда не признавалась себе в том, что он делает только то, что ему нравится, и я совершенно не в состоянии что-либо изменить. С годами дела шли хуже и хуже, несмотря на все мои усилия.

Во время нашей первой беседы терапевт спросила меня, что, по моему мнению, делал Кеннет в те часы, когда он уходил из дома. Я испытала приступ раздражения. Мне попросту не хотелось думать об этом, ведь если я об этом не думала, то тайна и не могла причинить мне боли.

Теперь я знаю, что Кеннет не мог быть только с одной женщиной, хотя ему нравилась надежность семейных отношений. Он сотни раз позволял мне увидеть в реальном свете свое поведение до и после свадьбы: на пикниках, когда он исчезал на несколько часов, или на вечеринках, когда он разговаривал с какой-нибудь женщиной, а потом они уходили вместе. Даже не думая о том, что делаю, я включала свое обаяние, стараясь отвлечь людей от происходящего, показать, какая я остроумная… и, может быть, доказать, что меня можно любить, а не просто радоваться моему обществу.

Мне потребовалась длительная терапия, чтобы вспомнить о том, какой проблемой другие женщины были в браке моих родителей. Ссоры возникали из-за частых отлучек отца. Мать, хотя и не говорила об этом открыто, но намекала на его неверность, а потом ругала его за невнимание к себе и к детям. Я считала, что она оттолкнула его от себя, и приняла сознательное решение никогда не вести себя так, как она. Поэтому я держала все в себе и постоянно улыбалась. Это и довело меня до терапии. Я по-прежнему сияла и улыбалась на следующий день после того, как мой девятилетний сын попытался покончить с собой. Я преподнесла это как шутку, что сильно встревожило мою подругу. Слишком долго я лелеяла в себе волшебное убеждение, что пока я буду невозмутимой и жизнерадостной, мои дела будут идти превосходно.