Женщины, которые любили Есенина

В тишине Мардакян Есенин написал несколько стихотворений, включая заключительные стихи цикла «Персидские мотивы», в их числе и известное стихотворение о мученической доле поэта, о его роковом предназначении:

Быть поэтом — это значит то же,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.

Быть поэтом — значит петь раздолье,

Чтобы было для тебя известней.
Соловей поет — ему не больно,
У него одна и та же песня.

Канарейка с голоса чужого —

Жалкая, смешная побрякушка.
Миру нужно песенное слово
Петь по-свойски, даже как лягушка.

…Магомет перехитрил в коране,

Запрещая крепкие напитки,
Потому поэт не перестанет
Пить вино, когда идет на пытки.

«В это время, — утверждала Софья Толстая, — Есенин, чувствовал себя совершенно больным. Опять возникли подозрения, что у него туберкулез. Он кашлял, похудел, был грустен и задумчив».

Анне Берзинь Есенин писал из Баку: «Живу в Мардакянах, но тянет дальше. Куда — сам не знаю. Если очутюсь где-нибудь около Байкала, не удивляйтесь…»

Жена Чагина описала жизнь в Мардакянах: «Петр Иванович днем работал, приезжал на дачу только к вечеру. А мы с Толстой развлекали Сергея Александровича, отвлекали его от кутежей. Он очень любил сидеть наверху бассейна или лежал на ковре и мечтал, а зачастую писал стихи, а потом читал их нам. Часто его приглашали в близлежащие дома отдыха почитать стихи, и он никому не отказывал, охотно шел, читал, беседовал с людьми. Были также на даче теннисная и крокетная площадки, где тоже охотно Сергей Александрович коротал время. Ездили и на пляж. Вечерами собирались дачники в комнате, где стояло пианино. Софья Андреевна играла — пели, танцевали и, конечно, Сергей Александрович читал стихи».

Встречался Есенин в Баку и с Воронским. Отношения их были непростые. Воронский не мог не припомнить, как при первой их встрече в Москве Есенин сказал ему: «Будем работать и дружить. Но имейте в виду: я знаю, вы коммунист. Я тоже за Советскую власть, но я люблю Русь. Я — по-своему. Намордник я не позволю надеть на себя и под дудочку петь не буду. Это не выйдет».

Воронский был действительно одним из немногих друзей Есенина, который понимал всю глубину человеческой и поэтической трагедии Есенина, печатал охотно его стихи в журнале «Красная новь», пока был там главным редактором, писал о творчестве Есенина серьезные статьи.

В Баку Воронский приехал вместе с Фрунзе. Тот взял его к себе в свиту, как земляка и революционного соратника. Здесь на товарищеском ужине Воронский познакомил Есенина с Фрунзе и с Сергеем Мироновичем Кировым. Есенин подробно расспрашивал Воронского о боевых годах Фрунзе. Чагину Есенин признался тогда, что лелеет мечту написать эпическую вещь о гражданской войне.

И все-таки тоска не оставляла Есенина и в Баку, в голове его теснились грустные мыли о своей прожитой жизни.

«Как-то в сентябре 1925 года, — вспоминал Чагин, — на даче, перед отъездом Есенина в Москву, я увидел его грустно склонившим свою золотую голову над желобом, через который текла в водоем, сверкая на южном солнце, чистая прозрачная вода.

— Смотри, до чего ржавый желоб! — воскликнул он. И, приблизившись вплотную ко мне, добавил: — Вот такой же проржавевший желоб и я. А ведь через меня течет вода почище этой родниковой. Как бы сказал Пушкин — кастальская! Да, да, и все–таки мы с этим желобом ржавые.

Есенин собирался поехать из Баку в Тифлис и Абас-Туман, курортное местечко в Грузии, где были целебные грязи. Увы, не получилось — его позвало в Москву письмо Евдокимова (сотрудника Госиздата), в котором тот писал Есенину, что надо разработать четкий состав планируемого «Собрания стихотворений», что по его оригиналам набирать сборник совершенно невозможно. Софья Андреевна рассказывала, что это письмо сильно встревожило Есенина и послужило поводом уехать из наскучившего ему Баку, отменив назначенную поездку в Тифлис и Абас-Туман.

В начале сентября Есенин вместе с Софьей Андреевной уехал из Баку.

Однако в дороге произошел неприятный инцидент. В поезде Есенин запил и, возвращаясь из вагона-ресторана в свой вагон — это было между Тулой и Серпуховым, — пытался вломиться в купе дипломатического курьера Адольфа Роги. Рога предупредил его о недопустимости подобных действий. В ответ Есенин, как писал в своей докладной записке Рога, «обрушил на него поток самой грязной ругани и угрожал набить ему морду». Всем окружающим было ясно, что поэт очень пьян. Ехавший в том же вагоне доктор Левин, член Моссовета, согласился освидетельствовать состояние Есенина, но тот не дал врачу подойти к нему близко, обозвав жидовской мордой.