Женщины-масонки

– Постараюсь подвести итог, согласно вашему желанию,– с оттенком иронии сказал господин Бланшар.– Предположим, что эта… мистификация… через несколько часов мне надоест; каким образом смогу я прекратить все это?

– Еще одна речь,– зашептал своим спутникам директор.– Все они считают себя жертвами какой-то более или менее гнусной мистификации… Слушайте.

И он продолжал, все с той же светской улыбкой:

– Дорогой сударь! Проще всего – подождать посещения главного врача. Он один может решить, насколько будет в данный момент своевременно предоставить вам свободу. Главный врач посещает больных каждые три дня; таким образом, послезавтра вы получите полную возможность изложить ему все ваши доводы против вашего пребывания здесь; он выслушает вас со всем уважением и вниманием, на которые вы имеете полное право, и я не сомневаюсь, что вы легко восторжествуете над поспешностью, а быть может, даже и над интригами, которые привели вас сюда.

Директор даже облизнулся – так он был доволен собой!

– Можно ли мне писать?– спросил господин Бланшар.

– Сколько вам будет угодно. Только имейте в виду, что я обязан читать ваши письма, а отправка их будет зависеть от решения нашего высокоученого доктора.

– Сударь! Вы излагаете ваши мысли так, что лучшего и желать нельзя, а ваша доброжелательность совершенно исключительна,– сказал господин Бланшар.– Мне нечего больше прибавить.

– Я был в этом уверен,– отвечал директор.– Мы с вами прекрасно понимаем друг друга.

Обменявшись поклонами с директором, господин Бланшар последовал за санитаром, под надзор которого он теперь был отдан. Они прошли несколько отделений, пока не подошли к тому отделению, которое значилось под номером 10. Под аркадами просторного двора прогуливалось человек тридцать, на вид очень смирных, как и определил их директор. Другие пансионеры, помещавшиеся в этом же отделении, собрались в общем зале, где они читали, играли, курили,– словом, каждый делал то, что хотел. Господин Бланшар, в первую минуту ощутивший острое отвращение, смешанное с некоторой грустью, заметил, однако, что его опасения мало-помалу рассеиваются: в самом деле, до сих пор ничто, казалось, не указывало на то, что он находится в сумасшедшем доме.

Санитар Шаве провел господина Бланшара в его комнату; она была обставлена почти роскошно: тут был и ковер, и калорифер, и из окна открывался великолепный вид.

– Если вы, сударь, привыкнете к нашей жизни,– осмелился заговорить санитар,– вы, сударь, сможете нанять слугу, который будет предоставлен исключительно в ваше распоряжение, а спать будет в комнате, соседней с вашей.

– Ах, вот как! – пробормотал господин Бланшар.

– У нас есть несколько пансионеров, которые держат камердинеров; например, полковник.

– Какой еще полковник?

– Тот самый, с которым вы, сударь, сегодня будете обедать… очень хороший человек… только я должен предупредить вас, сударь, чтобы вы не обращали слишком большого внимания на его навязчивую идею.

– А в чем она заключается?

– Он считает, что он оплетен соломой,– отвечал санитар.

– Что ж, не стану с ним спорить.

– Вы, сударь, сейчас ни о чем не хотите меня спросить?

– Нет.

– Впрочем, сударь, у вас в комнате есть звонок.

С этими словами санитар Шаве удалился.

Господин Бланшар, предоставленный самому себе, с некоторой робостью вышел во двор. Почти никто не взглянул на него. У большей части пансионеров был серьезный вид, внушавший уважение; иные из них прогуливались парами, и господин Бланшар уловил обрывки совершенно разумных и трезвых разговоров.

Через полчаса господин Бланшар почувствовал себя в весьма затруднительном положении. Как поступить? Должен ли он сам заговорить с кем-нибудь из своих новых товарищей или же он должен подождать, пока они заговорят с ним? Они не проявляли по отношению к нему ни малейшего интереса, и это до такой степени удивляло его, что он спрашивал себя, действительно ли он попал в Шарантон, или же он находится в каком-то литературно-научном обществе.

Наконец один из этих «господ» пришел к нему на помощь. Это был высокий, скромно одетый молодой человек с черными как смоль волосами.

– Мне кажется, сударь, что вы очутились здесь недавно? – обратился он к господину Бланшару.

– Я здесь около часу.

– Понимаю… Здешний режим покажется вам очень мягким. Что же касается несчастных, общество которых вам навязали, то они столь же безобидны, сколь и я.

– Сударь…– начал было господин Бланшар, приходя во все большее замешательство и пристально глядя на своего собеседника.

– Я вижу, что вас смущает,– с улыбкой продолжал высокий молодой человек.– На моем лице вы ищете следы помешательства, и вы их не находите. Это очень просто, хотя и, как говорят, совершенно неслыханно: дело в том, что я знаю, что я – сумасшедший.

– Ах, вот как!– произнес господин Бланшар.

– Да; и это убеждение составляет одновременно и мое преимущество, и мое несчастье. Медицина никогда не простит мне мою проницательность.

– Сударь! Раз уж вы сами заговорили со мной на эту деликатную тему, то я осмелюсь спросить вас: в чем заключается ваше безумие? И как оно проявляется?