Женщины могут все

— Радость моя, ты никогда не была несносной. Требовательной, дерзкой, вспыльчивой, но не несносной. Извини… — Пилар протянула Софии тарелку и пошла делать то, что удавалось ей лучше всего. Восстанавливать спокойствие.

— Наверно, это должна была сделать я, — со вздохом сказала София, следя за тем, как мать берет на руки плачущую девочку — Но я в жизни не видела более мерзких детей.

— Результат избалованности и заброшенности.

— Того и другого одновременно? — Она задумчиво наблюдала за Доном, не обращавшим внимания на хнычущего сына, и Джиной, бестолково причитавшей над мальчиком. — Похоже на правду, — пришла к выводу она и снова повернулась к Таю.

«Он такой… мужественный, — подумала София. — Высеченный из камня, как статуи вакхов, охраняющие долину». Во всяком случае, думать о нем было приятнее, чем о капризном четырехлетнем мальчишке, хныкавшем за ее спиной.

Если она сумеет завязать с ним беседу, то найдет себе занятие до самого ленча.

— У тебя есть какие-нибудь соображения о причине сегодняшнего сборища? — спросила она.

— Нет.

— А если бы ты знал, то сказал бы мне?

Он пожал плечами и уставился на Пилар, которая подошла к окну, держа на руках маленькую Терезу. «Насколько она естественна», — подумал Тай. «Как Мадонна… Да, Мадонна — самое подходящее сравнение». И внезапно злой, обиженный ребенок показался ему добрым и красивым.

— Как по-твоему, зачем люди заводят детей, если не собираются обращать на них ни малейшего внимания?

София начала что-то отвечать, но осеклась при виде вошедших в комнату отца и Рене.

— Хороший вопрос, — пробормотала она, взяла у Тая бокал и осушила его. — Чертовски хороший вопрос…

Стоявшая у окна Пилар напряглась; от удовольствия, которое она испытывала, утешая маленькую девочку, не осталось и следа.

Внезапно она почувствовала себя нескладной, некрасивой, старой, толстой и никому не нужной. Вот он, мужчина, который бросил ее. А рядом с ним — последняя из длинной череды ее заместительниц. Она моложе, красивее, умнее, сексуальнее…

Пилар знала, что матери это не понравится; тем не менее она опустила девочку на пол и пошла здороваться с ними. Ее улыбка была теплой, непринужденной и красила Пилар сильнее, чем думала она сама. В простых слаксах и свитере она выглядела более элегантно и женственно, чем Рене в ее шикарном наряде.

А врожденное изящество Пилар казалось более ценным сокровищем чем все бриллианты, горевшие на молодой женщине.

— Тони, как хорошо, что ты приехал! Привет, Рене.

— Здравствуй, Пилар. — Рене улыбнулась и провела ладонью по руке Тони. Бриллиант, украшавший ее палец, вспыхнул на свету. Она подождала, пока Пилар не увидела кольцо и не поняла, что это значит. — Ты выглядишь… отдохнувшей.

— Спасибо. — У Пилар подкосились колени, как будто Рене ударила по ним носком своей красной туфельки. — Пожалуйста, проходите и садитесь. Что будете пить?

— Не беспокойся, Пилар. — Тони помахал рукой, а потом наклонился и потрепал ее по щеке. — Мы пройдем к Терезе и поздороваемся.

— Подойди к матери, — вполголоса сказал Тай.

— Что?

— Извинись и уведи мать…

Только теперь София увидела бриллиант, сверкавший на пальце Рене, и потрясенные глаза Пилар. Она придвинула Таю тарелку и пересекла комнату.

— Мама, можно тебя на минутку?

— Да… но только…

— Это ненадолго. — София быстро вывела Пилар в коридор и спустилась с ней в библиотеку, расположенную двумя этажами ниже. Затем закрыла за собой дверь и привалилась к ней спиной.

— Извини…

— Ах… — Пилар попыталась рассмеяться и провела дрожащей рукой по лицу. — Кажется, я слегка расклеилась.

— Ты держалась великолепно, — торопливо сказала София, когда Пилар опустилась на ручку кресла. — Но я слишком хорошо тебя знаю. — Она обняла мать. — И Тайлер, кажется, тоже. Кольцо такое же пышное и аляповатое, как она сама.

— Ох, малышка! — делано рассмеялась Пилар. — Действительно, такое же роскошное и бьющее в глаза, как эта женщина. Все в порядке. — Но она продолжала крутить на пальце обручальное кольцо, которое продолжала носить. — Уже все в порядке.

— Черта с два. Я ее ненавижу. Ненавижу их обоих. Сейчас вернусь и скажу им это прямо в лицо.

— Не нужно. — Пилар встала и сжала руки Софии. Неужели ее собственная боль так же видна, как боль, застывшая в глазах дочери? Может быть, в этом тоже виновата она? Похоже, она не только сама жила в бесконечном преддверии ада, но увлекла с собой в пропасть и Софию. — Это ничего не решит и ничего не изменит. София, в ненависти нет смысла. Это значит подвергать опасности свою душу.

«Нет, — с тоской подумала София. — Ненависть могла бы встряхнуть мать».

— Разозлись! — потребовала она. — Вспыли, разъярись, закричи! Сделай хоть что-нибудь. Что угодно, только не чувствуй себя страдающей и разбитой. Я не могу этого вынести…

— Сделай это сама, малышка. — Она гладила руки Софии. — У тебя лучше получится.

— Сейчас я пойду туда. Войду и скажу все, что я о них думаю. Мама, он не имел права так вести себя. Ни с тобой, ни со мной.