Женщины на российском престоле

Привычкам Елизаветы должны были следовать все дамы света. На придворные торжества им предписывалось приходить каждый раз в новом наряде и, по слухам, чтобы они не жульничали, при выходе из дворца гвардейцы ставили на их платья несмываемые грязные метки или даже государственные печати – второй раз такое платье уже не наденешь! Впрочем, дамы, несмотря на кряхтенье своих мужей, не жалели испорченных платьев – пример императрицы был чарующе заразителен. Как писала Екатерина II, все были заняты только нарядами, и роскошь была доведена до того, что туалеты меняли по два раза в день. И хотя дамы понимали, что нужно одеваться поскромнее, чтобы дать императрице возможность блистать на их фоне, но в атмосфере «ухищрений кокетства» удержаться было невозможно, и каждая старалась превзойти другую.

В елизаветинское царствование в погоню за модой устремились не только женщины, но и мужчины. Это удивительно – еще отцы елизаветинских модников стонали, натягивая на себя узкие петровские кафтаны, и требовали непременно положить им в гроб некогда срезанные по воле грозного царя-реформатора бороды; теперь же все волшебным образом переменилось. В сатирической литературе даже появился тип легкомысленного модника – петиметра, посвящающего жизнь нарядам. В 1750-е годы была весьма популярна сатира Ивана Елагина «На петиметра и кокеток», в которой бичевался такой повеса. Вот он сидит дома, в комнате стоит смрад – это парикмахер завивает ему волосы, петиметр грустен, так как слишком загорел на солнце – а тогда загар считался предосудительным для человека света. И далее следуют строки, актуальные в России и до сих пор:

Тут истощает он все благовонии воды,
Которыми должат нас разные народы,
И, зная к новостям весьма наш склонный нрав,
Смеются, ни за что с нас втрое деньги взяв.
Когда б не привезли из Франции помады,
Пропал бы петиметр, как Троя без Паллады.

Состязаться с Елизаветой большинству светских дам было сложно – возможности императрицы были безграничны. Кроме обычной таможенной проверки иностранных торговых судов, Елизавета ввела собственный досмотр. Конечно, это касалось не какого-нибудь промышленного или винного товара, а исключительно галантереи, нарядов, тканей и прочих утешительных для дам предметов. До тех пор пока императрица сама лично не отберет из доставленного иностранным купцом товара то, что ей нужно, пускать товар в продажу было запрещено. Иначе гнев царицы был страшен.

28 июля 1751 года она писала служащему Кабинета Е. И. В. Василию Демидову: «Уведомилась я, что корабль французский пришел с разными уборами дамскими и шляпы шитые мужские и для дам мушки, золотые тафты разных сортов… то вели с купцом сюда прислать немедленно». Вскоре выяснилось, что купец все же часть товара продал другим модницам: его понять легко – императрица была скупа, а торговаться с ней было невозможно. Елизавета, узнав об этом, вышла из себя. Демидов получил новое предписание: «Призови купца к себе и спроси, для чего он так обманывает, что сказал, что все тут лацканы и крагены, что я отобрала, а их не токмо всех, но и не единого нет, которые я видела, а именно алые. Их было больше двадцати и при том такие же и на платье, которые я все отобрала, и теперь их требую, то прикажи ему сыскать и никому в угодность не утаивать. А ежели [кто]… утаит, моим словом [скажи], что он несчастлив будет, [а также и те из дам], кто не отдает. А на ком увижу – то те равную часть с ним примут». Царица указывает имена возможных щеголих, которые могли купить эти вещи, и требует, чтобы купец у них все немедленно отобрал, «а ежели ему не отдадут, то вы сами послать можете и указом взять моим». Более выразительного документа, чем этот, для характеристики личности и нрава Елизаветы трудно и придумать.