Женщины на российском престоле

Чиновник, облеченный доверием императрицы, мог рассчитывать на ее полную поддержку. Наиболее емко Екатерина сформулировала мысль об этом в инструкции новому генерал-прокурору князю А. Вяземскому в 1764 году: «Совершенно надейтеся на Бога и на меня, а я, видя Ваше угодное мне поведение, Вас не выдам». При этом в отношениях с людьми Екатерина не была ни сентиментальна, ни – в ущерб себе и делу – излишне добра или терпима. Ею владел дух рационализма, и никакие воспоминания и прежние дружеские связи не останавливали гнев императрицы, если она видела леность, бесчестность, обман, что-то недостойное в поведении своего сановника.

Долгие благожелательные отношения связывали Екатерину с графом Я. Е. Сиверсом – новгородским и псковским губернатором. Но в конце 70-х годов Сиверс при разводе с женой повел себя весьма недостойно, силой отобрал у супруги детей, скандалил из-за имущества, игнорировал третейского судью и даже увещевания самой Екатерины. Поначалу она пыталась образумить его лаской: «Господин Сиверс!.. Прекратите как можно скорее и с возможно меньшим шумом эти пагубные препирательства, при которых вина обыкновенно бывает на обеих сторонах… Возвратите мне поскорее моего губернатора, каковым я его знаю уже пятнадцать лет».

Но Сиверс уже закусил удила, и тогда императрица взяла другой тон: «Тягостно, прискорбно видеть, как человек в течение нескольких недель изменяется… Вы разрушаете Ваше доброе имя. Вы разрушаете мое доброе мнение о Вас. Вы выказываете неуважение к моим советам… Запрещаю Вам, под страхом моей немилости, позволять себе насилие здесь, в моей резиденции или где бы то ни было. Приказываю Вам в течение этой недели отправиться в Ваши губернии, чтобы успокоить кипение Ваших страстей и увольняю Вас от всякого ответа на это письмо».

Это была опала, разрыв, но человек дельный – пусть работает! В 1770 году, уличив в обмане князя С. В. Гагарина, подавшего ложную челобитную в Юстиц-коллегию, Екатерина с гневом писала: «Князь Сергей Васильевич! Я в сие дело еще публично мешаться не могу для того, что оно предано законному течению. Но, Ваше сиятельство, между нами сказать, где князя Сергея Васильевича совесть?.. Правда одна меня принудила Вам писать, ибо вижу, что правосудие может быть затемнено другими страстями. Есть ли бы я не была императрица, то бы я, по Вашим речам… главный была против Вас свидетель…»

В цитированном выше письме о мнимом неурожае на людей она раскрывает суть того, что считает важнейшим в работе с «кадрами»: «Нужно только их заставить делать, что нужно, и, как скоро есть такой двигатель, все пойдет прекрасно. Что делает твой кучер, когда ты сидишь в закрытой карете? Была бы добрая воля, так все дороги открыты!» Нужно ставить людей к делу, которое они знают и могут успешно делать, и все будет в порядке, – вот что хочет сказать здесь императрица. В другом письме Гримму она прямо говорит: «Я всегда чувствую большую склонность быть под руководством людей, знающих дело лучше моего, лишь бы только они не заставляли меня подозревать с их стороны притязательность и желание обладать мною». Вероятно, в этом-то умении использовать людей и кроется главное достоинство Екатерины как руководителя. Но не только в этом! Екатерина была сама талантлива, трудолюбива и прекрасно осознавала свои достоинства. Она не боялась соперничества и понимала, что свет чужих талантов не затемнит, а лишь усилит блеск ее собственного дарования. В одном из писем она писала Гримму: «О, как жестоко ошибаются, воображая, будто чье-либо достоинство страшит меня; напротив, я бы желала, чтоб вокруг меня были только герои, и я всячески старалась внушить героизм всем, в ком замечала к тому малейшую способность…».

В 1783 году почти одновременно умерли двое из ее сподвижников начала царствования – Григорий Орлов и Никита Панин. Скорбя об их уходе, Екатерина поделилась с Гриммом такими мыслями: «Они были совсем разных мнений и вовсе не любили друг друга… И оба они столько лет были моими ближайшими советниками! И однако дела шли и шли большим ходом. Зато часто мне приходилось поступать, как Александру с гордиевым узлом, и тогда противоречивые мнения приходили к соглашению. Один отличался отвагою ума, другой – мягким благоразумием, а Ваша покорнейшая услужница следовала между ними укороченным скоком (коротким галопом), и ото всего этого дела великой важности принимали какую-то мягкость и изящество. Вы мне скажете: „Как же теперь быть?“ Ответствую: „Как сможем“. Во всякой стране всегда есть люди, нужные для дел, и, как все на свете держится людьми, то люди могут и управлять». Она могла так говорить, ибо к этому времени во всю силу засверкал талант Потемкина.

Долгое прощание с «кипучим лентяем»