Женщины Никто

Бледная молоденькая девушка, остроносая, тонконогая, слишком легко одетая, разве может тоненький белый пуховичок стать серьезным оружием в схватке с промозглыми сырыми сквозняками, которые задирают подол с нахальством пьяных приставал. Личико детское, а в серых глазах такая грусть, которая выпадает на долю не каждого взрослого.

Лиза, доченька.

И девушка тоже ее увидела, недоверие на ее лице сменилось изумлением, потом появилась робкая радость, потом — страх и непонимание. Она отшатнулась и чуть не угодила под колеса проезжавшего мимо грузовика. Грязные капли брызнули на белоснежный пуховичок, девушка беззвучно выругалась.

Нюта выбежала на порог, прямо в платье, прямо в чужих красивых туфлях. За ней бежала одна из встревоженных магазинных фей, которые превращались в бабу‑ягу, если подозревали хоть какой‑то подвох. В данном случае ей показалось, что дурно одетая покупательница хочет сбежать, не заплатив.

— Лиза! — Она споткнулась о порожек и едва не вывалилась из магазина прямо под ноги дочери, но была вовремя подхвачена ловкой продавщицей.

— Мама?! — Лизавета все никак не могла поверить своим глазам. Смотрела то на платье, то на разлинованное ранними морщинками знакомое лицо. — Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попала?

Анюта почувствовала, как концентрат жалости больно разъедает глаза. Доченька, на кого же ты похожа, как же ты могла, где же та румяная, аккуратно причесанная девочка, какой я тебя запомнила, где же блеск твоих глаз, где же живость улыбки?! До чего тебя довел этот город, на который ты строптиво обменяла свою беспечность, зависимость, устаканенность?

Лиза всегда была худышкой, но сейчас от ее плоти остался тот необходимый минимум, который позволял ей передвигать ногами, не падая от слабости. Ее щеки некрасиво ввалились, глаза запали, как у покойницы, нездоровую бледность не мог скрыть даже слой тонального крема цвета загара. И эта курточка, гостеприимно распахивающая подол для сырого ветра, и эти видавшие виды сапоги — наверняка промокают…

— Лиза, я до тебя уже две недели пытаюсь дозвониться! Я теперь тоже живу в Москве, вот. Переехала к тебе поближе.

— Но как тебе удалось? — Лиза переводила взгляд с красиво накрашенного лица матери на ее дорогущее платье. — Откуда у тебя деньги?! Это же «Chloe»!

— Долго объяснять. Я нашла работу. Ничего престижного, но платят хорошо. А сейчас я пытаюсь… В общем, это тоже объяснять долго.

Краем глаза она заметила Пашу, который хмуро на нее смотрел и нетерпеливо постукивал указательным пальцем по циферблату наручных часов. От Лизы тоже не укрылся этот факт. Ее глаза стали еще круглее.

— Это же сам Паша Ангел, — с благоговением прошептала она. — Ты его знаешь?

— А что, разве он такая знаменитость? — удивилась Анюта.

— Мам, ну ты деревня, — привычно начала Лиза, но осеклась, взглянув на Нютины туфли из кожи питона. — Он так долго работает со звездами, что сам стал звездой. Я читала о нем в «Гламуре», и в «Космополитене», и…

— Лиз, ну что мы о какой‑то ерунде, — немного придя в себя, она притянула дочь к себе, вдохнула знакомый запах ее волос, коктейль из слишком взрослых для Лизаветы духов «Poison» и молочного щенячьего запаха ускользающего детства. — Теперь я тебя так просто не отпущу. Пошли‑ка пообедаем. Ты мне все расскажешь. И решим, что теперь с тобой, такой, делать.

Почему‑то Анюта была уверена, что на этот раз строптивая Лиза ее не ослушается. Авторитет дорогого платья был куда весомее ее материнской строгости. Лиза послушно, как крыса за волшебной дудочкой, плелась за материными развевающимися одеждами.

Паша пытался сопротивляться, топал ногами, орал, а Лиза зачарованно на него смотрела и пыталась взять автограф. Анюта стояла на своем. Она будет обедать с дочерью, немедленно, и точка. Она больше не позволит ей ускользнуть, она умеет по достоинству ценить шанс, она верит в магию случайных встреч и не позволит Пашиным глупым амбициям вмешаться в то, что действительно для нее важно.

Они быстро расплатились за платье, и вот Анюта шла по улице с золотым пакетом наперевес, а Лиза семенила рядом, заглядывая ей в глаза, пытаясь понять, что же изменилось в матери, которую она всегда в глубине души считала никчемной клушей.

Кафе выбрала Лиза. Новомодное заведение в псевдокитайском стиле — красные бумажные фонарики, рафинированные блюда, слишком пресные, чтобы претендовать на аутентичность, несвежий диджей, пытающийся закамуфлировать похмелье плотно надвинутой на глаза бейсболкой. Анюта, не глядя в меню, заказала «что‑нибудь из курицы», а Лиза долго листала ламинированные странички, и произносимые ею названия иноземных блюд казались волшебными заклинаниями.

Анюта лаконично рассказала о своем знакомстве с Полиной Переведенцевой, о том, как скучная и непрестижная работа вдруг обернулась дружбой, природу которой она так и не осознала, да и неважно это, наверное.

— Лизонька, когда ты собираешься вернуться домой?

— Домой? — удивилась Лиза. — Нет, мне бы этого не хотелось бы. К тому же, раз ты теперь тоже живешь в Москве, зачем нам возвращаться?