Женщины. Разговор не о мужчинах

«Но, — не соглашаюсь я, — если мужчина со своей стороны делает ПРИЯТНОЕ, опустошая свой кошель, то он считает, что может взять женщину силой, даже когда она не хочет: он вкладывает, а значит, может брать ее как хочет и в то время, когда хочет». Для меня немыслимо понять мужчину, который действительно верит в то, что у него есть право купить тело женщины для того, чтобы заняться сексом. Все мужчины считают, что это их право! Именно так власть мужчин проявляет себя в повседневной жизни. Именно это означает теория мужского доминирования. Это означает изнасилование. Можно ударить. Можно причинить боль. Можно покупать и продавать женщин. «Это значит, что есть целый класс людей, которые существуют для того, чтобы удовлетворять чужие потребности. Мужчине важно оставаться богаче, чем они, чтобы им приходилось продавать ему секс. И не только на углах улиц, но и на рабочем месте», — жарко говорила Андреа Дворкин на очередной конференции.

Работая над своей книгой «Порнография: мужчины обладают женщинами», Дворкин общалась с изнасилованными, принуждаемыми к работе в порнографии и к употреблению наркотиков, а зачастую — и к проституции, маргинализированными женщинами. Изучала порнографические фильмы и литературу. Вынеся из этого исследования боль за женщин, вовлекаемых в дискриминационные практики, она организовала кампанию против порнографии и вела ее до конца своих дней. В документальном фильме «Pornography Andrea Dworkin» (который можно найти с любительскими субтитрами в социальной сети vk.com) воспроизводится прямая речь: женщины, попавшие в порнобизнес, рассказывают о себе, не скрывая лиц, не требуя изменения голосов, ничего уже не боясь, так как бояться уже нечего. И это позволяет ощутить, насколько все эти женщины — настоящие: вот они, здесь, они говорят, а не только имитируют оргазмы. Они говорят обо всем: о детском порно, о порно с животными, о хардкор‑порно. Лучше один раз услышать эту прямую речь и увидеть искаженные болью лица, чем миллионы раз прочитать о порнографии. Ведь, как и в проституцию, они попали в порнобизнес не от хорошей жизни.

Мы, конечно, можем взять медийных персон вроде Саши Грей, заявляющей, что она ничуть не жалеет о своей былой карьере, но это будет лишь капля в море — на одну «успешную» порноактрису приходятся тысячи несчастных, искалеченных женщин, которые, плюс ко всему, подвергаются стигматизации и виктимблеймингу.

Однако проституцию ни в коем случае нельзя делать легальным бизнесом. Обещают, что секс‑работницы смогут получать пенсию и создавать профсоюзы и не будут брошены на произвол судьбы после того, как «потеряют рабочую форму». Но, легализуя проституцию, общество культуре изнасилования придает законный статус. Да и сами женщины, вовлеченные в проституцию и порнографию, не желают регистрироваться по месту работы и раскрывать именную идентичность. До сих пор их работа стигматизирована, вовлеченных в нее не считают за людей, их жизнь не имеет ценности.

В детстве я очень любила почитывать «женские» журналы. Годы были нулевые — многое еще было возможно. В одном из журналов мне попалась статья из рубрики о «необычной» жизни, где порноактриса, лесбиянка, инвалидка и чабби‑девушка говорили о себе. Сейчас, в десятые, сложно представить первую и вторую в одной рубрике с третьей и четвертой. Вне зависимости от их речи — эта речь была, и она была от имени четырех женщин, которых по‑разному стигматизируют. Они говорили параллельно, но вместе. Порно‑актриса могла говорить, что лесбиянка извращенка, что содомия — смертный грех, а у нее работа. Лесбиянка говорила, что порноактриса шлюха, можно уборщицей устроиться, а у нее любовь. И тем не менее их голоса звучали, и они мне запомнились.