Женщины Цезаря

В одном отношении они имели много общего: оба женились на богатых мегерах, чьи родственники уже теряли всякую надежду выдать их замуж. Теренция славилась тем, что ей невозможно угодить. У нее был настолько тяжелый характер, что никто, как бы он ни нуждался в деньгах, не мог собраться с силами и сделать ей предложение. Она сама выбрала Цицерона. Что касается Помпонии, Аттик уже дважды воздевал руки к небесам, приходя от нее в отчаяние! Она была безобразна, свирепа, груба, злобна, язвительна, мстительна и хорошо умела быть жестокой. Заняв прочное место на коммерческой лестнице благодаря поддержке Аттика, ее первый муж развелся с ней сразу же, как только отпала необходимость в этой поддержке, и привел ее обратно в дом к Аттику. Хотя причиной развода было названо ее бесплодие, весь Рим считал (и правильно), что настоящая причина кроется в отсутствии желания сожительствовать с подобной особой. Именно Цицерон посоветовал брату Квинту жениться на ней, и они с Аттиком убедили его совершить сей поступок. Это случилось тринадцать лет назад. Жених был значительно моложе невесты. Через десять лет после свадьбы Помпония развеяла миф о своем бесплодии, родив сына, тоже Квинта.

Они постоянно ругались и теперь уже использовали ребенка как орудие в нескончаемой борьбе за право воспитывать сына, вырывая друг у друга несчастного малыша. Это беспокоило и Аттика (сын его сестры являлся его наследником), и Цицерона. Но никому не удавалось убедить враждующие стороны, что единственный, кто страдает от их вражды по-настоящему, был маленький Квинт. Если бы брат Квинт догадался сделаться тряпкой, как Цицерон, старался ублажить жену и не привлекать к себе ее внимания, их брак мог бы сложиться даже лучше, чем брак Цицерона и Теренции, ибо Помпония хотела лишь одного — верховенства, в то время как Теренция настойчиво лезла в политику. Но, увы, брат Квинт больше походил на отца, чем Цицерон-оратор. Несмотря ни на что, он будет хозяином дома!

Война не угасала. Это сразу бросилось в глаза, едва Цицерон, Теренция, Туллия и двухгодовалый Марк вошли в дом. Управляющий сразу отвел Туллию и маленького Марка в детскую. Помпония была слишком занята — она орала на Квинта, а Квинт, не уступая жене, старался перекричать ее.

— Похоже, — рявкнул Цицерон своим самым громким голосом, каким говорил на Форуме, — что храм богини Теллус рядом! Иначе соседи стали бы жаловаться.

Остановило ли их это? Ничуть. Они продолжали вопить, словно пришедших не существовало. Это длилось до тех пор, пока не прибыл Аттик. Его способ прекратить сражение был весьма прост. Он вышел вперед, схватил сестру за плечи и стал трясти ее так, что у нее зубы застучали.

— Уйди, Помпония! — резко приказал он. — Возьми Теренцию, отправься с ней куда-нибудь. Там, вдали от нас, можешь поделиться с ней всеми своими бедами.

— Я ее тоже трясу, — печально сказал брат Квинт, — но это не помогает. Она просто пинает меня коленкой сам знаешь куда.

— Если бы она пнула меня, я убил бы ее, — мрачно сказал Аттик.

— А если бы я ее убил, меня судили бы за убийство.

— Правда, — усмехнулся Аттик. — Бедный Квинт! Я еще раз поговорю с ней и посмотрю, что можно сделать.

Цицерон не участвовал в этом разговоре, он ретировался еще до прибытия Аттика и теперь вышел из кабинета Квинта с развернутым свитком в руках.

— Снова пишешь, брат? — спросил он, подняв голову.

— Трагедия в стиле Софокла.

— А ты делаешь успехи. Написано хорошо.

— Надеюсь, у меня получается уже лучше. В нашей семье ты монополизировал все, что касается речей и поэзии, а мне приходится выбирать из оставшегося — истории, комедии и трагедии. У меня нет времени на исторические исследования, а трагедия мне дается легче, чем комедия, если учесть, в какой атмосфере я живу.

— Я бы подумал, что ваша домашняя обстановка скорее способствует фарсу, — с серьезным видом заметил Цицерон.

— О-о, заткнись!

— Есть еще философия и естественные науки.

— Философия моя проста, а естественная наука — трудная, значит, остаются история, комедия и трагедия.

Аттик отошел и теперь говорил с дальнего конца атрия.

— Что это, Квинт? — спросил он, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

— Ты уже нашел! А я сам хотел показать тебе! — крикнул Квинт, торопясь к нему. — Теперь, когда я претор, это разрешено.

— Да, действительно, — серьезно проговорил Аттик, только глаза его смеялись.

Цицерон, сохраняя торжественное выражение лица, встал на некотором расстоянии, чтобы полностью охватить картину взглядом. Он смотрел на гигантский бюст Квинта. Изображение было настолько больше натуральной величины, что его нигде нельзя было бы выставить на публике, ибо только боги могли столь превзойти размеры реального человека. Мастер сначала сделал его из глины, потом обжег и раскрасил. Для бюста это оказалось и хорошо, и плохо. Хорошо — потому что стала особенно заметна схожесть черт, краски были подобраны отлично, а плохо — потому что глина — это все-таки дешевка, которая могла разбиться на множество черепков. Никто не знал лучше, чем Цицерон и Аттик, что кошелек Квинта не выдержит мрамора или бронзы.