Женщины Цезаря

Красивое лицо Цезаря сохранило выражение легкого удивления, пронзительный взгляд голубых глаз с темным ободком не выказывал ни сомнения, ни неодобрения. Губы не скривились в усмешке. Но несколько секунд Цезарь молчал. Наконец он сказал:

— Да, Публий Клодий, я могу получить для тебя разрешение, но, боюсь, мы не успеем к этим выборам.

Клодий побелел.

— Почему? Это же так просто!

— А ты забыл, что твой шурин Целер — авгур? Он ведь отказался зарегистрировать твою кандидатуру на должность плебейского трибуна.

— О-о…

— Не отчаивайся, все будет хорошо. Тебе только надо подождать, когда Целер уедет в свою провинцию.

— Но я хотел быть плебейским трибуном в этом году!

— Я ценю твое желание. Но это невозможно. — Цезарь помолчал и тихо добавил: — Нужна взятка, Клодий.

— Какая? — осторожно спросил он.

— Убеди молодого Куриона перестать болтать чепуху обо мне.

Клодий тут же протянул руку.

— Сделано! — заверил он.

— Отлично!

— Ты уверен, что тебе больше ничего не нужно, Цезарь?

— Только твоя благодарность, Клодий. Я думаю, ты будешь очень хорошим плебейским трибуном, потому что ты — не такой вертопрах, чтобы не знать силу закона.

И Цезарь отвернулся, улыбаясь. Естественно, Фульвия ждала недалеко.

— Ничего нельзя сделать, пока Целер не уедет в провинцию, — сообщил ей Клодий.

Она обняла его за талию и страстно поцеловала, шокируя свидетелей их встречи.

— Он прав, — согласилась она. — Мне нравится Цезарь, Публий Клодий! Он напоминает мне дикого зверя, притворяющегося ручным. Какой бы демагог из него получился!

Клодий почувствовал приступ ревности.

— Забудь Цезаря, женщина! — рявкнул он. — Помни, ты — моя жена! Я — единственный, кто будет великим демагогом!

В календы квинтилия, за девять дней до курульных выборов, Метелл Целер созвал Сенат обсудить распределение консульских провинций.

— Марк Кальпурний Бибул хочет сделать заявление, — сообщил он переполненной Палате. — Я предоставляю ему слово.

В окружении «хороших людей» Бибул поднялся, стараясь выглядеть настолько величественным и аристократичным, насколько ему позволял маленький рост.

— Благодарю, старший консул. Мои уважаемые коллеги сенаторы, я хочу рассказать вам историю про моего хорошего друга всадника Публия Сервилия, который происходит не из патрицианской ветви этой знатной семьи, но имеет общих предков с Публием Сервилием Ватией Исаврийским. Сейчас у Публия Сервилия имущественный ценз в четыреста тысяч сестерциев, но его доход целиком зависит от небольшого виноградника в Фалернской области. Виноградник, почтенные отцы, так славится качеством вина, что Публий Сервилий уже в течение нескольких лет запасает это вино, чтобы потом продавать по баснословной цене по всему миру. Говорят, что и царь Тигран, и царь Митридат покупали это вино, а парфянский царь Фраат покупает до сих пор. Вероятно, царь Тигран тоже. Тем более что Гней Помпей, ошибочно называющий себя «Великим», самовольно простил этому царю его правонарушения — от имени Рима! — и даже позволил ему сохранить основную долю дохода.

Бибул помолчал, окинул всех взглядом. Сенаторы сидели тихо, на задних скамьях никто даже не дремал. Катул был прав: рассказывай им историю, и они не уснут, а будут слушать, как дети слушают нянину сказку. Цезарь сидел, как всегда, прямо, с выражением нарочитого интереса на лице — трюк, который удавался ему лучше всех. Кто его видел, понимал, что на самом деле ему очень скучно, но он слишком хорошо воспитан, чтобы показать это.

— Очень хорошо, у нас есть Публий Сервилий, уважаемый всадник, который владеет небольшим, но весьма ценным виноградником. Вчера он был всадником с имущественным цензом в четыреста тысяч сестерциев. Сегодня он — бедный человек. Но как это возможно? Как может человек так внезапно потерять доход? Неужто у Публия Сервилия были долги? Нет, конечно. Он умер? Нет, конечно. Была война в Кампании, о которой нам никто не сказал? Нет, конечно. Тогда пожар? Нет, конечно. Восстали рабы? Нет, конечно. Может быть, небрежный винодел? Нет, конечно.

Теперь слушатели были у него в руках. Все, кроме Цезаря. Бибул поднялся на цыпочки и заговорил громче: