Женщины Цезаря

— Конечно, я хотел бы как можно скорее вернуться в Александрию, Гай Цезарь, — проговорил Аристарх, чистокровный македонянин, светловолосый, голубоглазый, — но я не могу уехать из Рима без положительных новостей для моего царя.

— Ты можешь получить их, если согласишься на мои условия, — решительно произнес Цезарь. — Будет ли для тебя достаточно сенаторского подтверждения права царя на трон? И в дополнение — декрет, делающий его другом и союзником римского народа?

— Я надеялся только на первое, — ответил ободренный Аристарх. — Царь Птолемей Филопатор Филадельф станет другом и союзником! Это превосходит мои самые смелые ожидания.

— Тогда раздвинь немного горизонты твоих мечтаний, Аристарх! Все реально.

— За определенную цену?

— Конечно.

— Какова твоя цена, Гай Цезарь?

— За первый декрет, подтверждающий право Филадельфа на трон, — шесть тысяч талантов золотом, две трети которых должны быть уплачены до прохождения декрета и последняя треть — через год. За декрет друга и союзника — еще две тысячи талантов золотом. Их надо заплатить целиком заранее, — сказал Цезарь, сверкнув глазами. — Это не обсуждается. Согласен — или не согласен.

— Ты хочешь стать самым богатым человеком в Риме, — сказал Аристарх, почему-то разочарованный. Он не считал Цезаря вымогателем.

— С шестью тысячами талантов? — засмеялся Цезарь. — Поверь мне, канцлер, они не сделают меня самым богатым человеком в Риме! Нет, часть этих денег пойдет моим друзьям и союзникам, Марку Крассу и Гнею Помпею Магну. Я могу получить декреты, но не без их поддержки. Нельзя ожидать, что римляне сделают одолжение иностранцам без значительного вознаграждения. Как я поступлю с моей долей, это мое дело, но скажу тебе, что у меня нет желания осесть в Риме и жить так, как живет Лукулл.

— Декреты выдержат критику?

— О да. Я сам их сформулирую.

— Тогда вся цена — восемь тысяч талантов золотом. Шесть тысяч — аванс и две тысячи через год, — сказал Аристарх, пожав плечами. — Хорошо, Гай Цезарь, пусть будет так. Я согласен на твою цену.

— Все деньги должны быть переведены непосредственно в банк Луция Корнелия Бальба в Гадесе, на его имя, — сказал Цезарь, многозначительно вскинув бровь. — Он распределит их так, как я ему скажу. Я должен защитить себя, ты же понимаешь. Поэтому никаких сумм не поступит на мое имя или на имя моих коллег.

— Понимаю.

— Очень хорошо, Аристарх. Когда Бальб сообщит мне, что деньги получены, тебе вручат твои декреты и царь Птолемей сможет наконец забыть о том, что предыдущий царь Египта некогда завещал Египет Риму.

— О боги! — воскликнул Красc, когда несколько дней спустя Цезарь рассказал ему об этой беседе. — Сколько я получу?

— Тысячу талантов.

— Серебром или золотом?

— Золотом.

— А Магн?

— Столько же.

— Тебе — четыре и еще две через год.

Цезарь, закинув голову, захохотал.

— Забудь о двух тысячах через год, Марк! Как только Аристарх вернется в Александрию, — конец этому! Как мы можем собрать деньги, не пойдя на них войной? Нет, я подумал, что шесть тысяч — хорошая цена для Авлета за безопасность, и Аристарх знает это.

— На четыре тысячи талантов золотом можно вооружить четыре легиона.

— Особенно если вооружать их будет Бальб. Я намерен снова сделать его префектом по материально-техническому обеспечению моей армии. Как только из Гадеса придет сообщение, что египетские таланты получены, он выедет в Италийскую Галлию. И Луций Пизон, и Марк Красc — не говоря уже о бедном Бруте — вдруг заработают на вооружении целую кучу денег.

— А десять легионов, Гай?

— Нет-нет, для начала только два к имеющимся двум. Основную часть средств я инвестирую. Это мероприятие с начала до конца будет поставлено на самофинансирование, Марк. Это вынужденная мера. Кто контролирует шнурок от кошелька, тот контролирует все предприятие. Мое время пришло, и ты еще думаешь, что кто-то, кроме меня, может контролировать завязки кошелька? Уж не Сенат ли?

Цезарь встал и вскинул руки к потолку, сжав кулаки. Красc вдруг увидел, какие мощные мускулы таились в этих обманчиво тонких руках, и почувствовал, как у него на затылке зашевелились волосы. Какая сила заключена в этом человеке!

— Сенат — ничто! Boni — ничто! Помпей Магн — ничто! Я собираюсь зайти так далеко, как потребуется, чтобы меня назвали величайшим римлянином, когда-либо жившим на земле! Ничто и никто не остановит меня! Клянусь в этом моими предками — всеми, вплоть до богини Венеры!

Руки опущены, огонь погас, сила замерла. Цезарь сел в кресло и печально посмотрел на своего старого друга.

— О, Марк, только бы мне пережить этот год!

Во рту у Красса пересохло. Он сглотнул.

— Переживешь, — сказал он.

Публий Ватиний собрал Плебейское собрание и объявил плебсу, что собирается издать закон о снятии с Гая Юлия Цезаря позорного назначения наблюдателем за маршрутами для скота.