Женщины Цезаря

Но как можно терпеть человека, который всюду суется, везде подглядывает, постоянно задает вопросы, хочет знать, почему это пошло туда, почему то стоит в книгах больше, чем на рынке, почему такой-то требует освобождения от налогов? Катон не переставал задавать эти «почему». Если же ему тактично напоминали, что его изыскания неуместны в отношении консульских легионов, то Катон просто отвечал, что все в Македонии принадлежит Риму, а Рим, воплощенный в Ромуле, избрал его одним из своих магистратов. Следовательно, все в Македонии, согласно закону, морали и этике, касается его лично.

Губернатор Марк Рубрий был не одинок в своем страдании. Его легаты и военные трибуны, писари и начальники тюрем, судебные приставы и публиканы, любовницы и рабы — все дружно ненавидели Марка Порция Катона. Катона, который помешан на работе. От него нельзя было избавиться, отослав в какое-нибудь дальнее поселение в провинции, потому что через два, максимум через три дня он возвращался, отлично выполнив поручение.

Большая часть его разговоров — если громкие разглагольствования можно назвать разговором — посвящалась его прадеду Катону Цензору, чью бережливость и старомодные взгляды Катон ценил безмерно. И поскольку Катон был Катоном, он фактически подражал Цензору во всем, кроме одного: он везде ходил пешком, вместо того чтобы ездить на лошади. Он ел крайне умеренно и пил только воду; он вел простую солдатскую жизнь и держал только одного раба для услуг.

Но имелось одно серьезное нарушение принципов его прадеда. Катон Цензор ненавидел Грецию, греков и все эллинское. А молодой Катон восхищался ими и не делал из этого секрета. Это давало повод тем, кто был вынужден терпеть присутствие Катона в греческой Македонии, подшучивать над ним. Всем ужасно хотелось хоть как-то проткнуть его невероятно толстую кожу. Но все эти шуточки оставляли на ней лишь малозначительные вмятины. Когда кто-нибудь упрекал Катона в том, что он предает принципы своего прадеда, поддерживая эллинский образ мышления, шутник попросту переставал существовать для Катона. Увы, то, что Катон действительно считал важным, доводило до бешенства его начальников, равных ему по положению и подчиненных: он не терпел того, что называл «жить с комфортом», и критиковал за это и губернатора, и любого из центурионов. Поскольку сам Катон обитал в двухкомнатном кирпичном доме на окраине Фессалоник и делил к тому же убогое жилище со своим другом Титом Мунацием Руфом, военным трибуном, никто не мог сказать, что сам Катон «живет с комфортом».

Он прибыл в Фессалоники в марте, а уже к концу мая губернатор пришел к выводу, что, если он не отделается от Катона, произойдет убийство. На столе губернатора копились жалобы — от публиканов, торговцев зерном, бухгалтеров, центурионов, легионеров, легатов и женщин, которых Катон обвинял в непристойном поведении.

— Он даже имел наглость заявить мне, что лично он сохранил целомудрие до женитьбы! — возмущенно рассказывала Рубрию его близкая подруга. — Марк, он поставил меня на рыночной площади перед толпой ухмыляющихся греков и прочитал мне лекцию о том, как должна вести себя римлянка, живущая в провинции! Отделайся от него, или, клянусь, я кому-нибудь заплачу, чтобы его убили.

К счастью для Катона, немного позднее в тот же день он сообщил Марку Рубрию о присутствии в Пергаме некоего Афинодора Кордилиона.

— Как бы мне хотелось послушать его! — воскликнул возбужденный Катон. — Как правило, он выступает в Антиохии или Александрии. А это путешествие необычно для него!

— Ну что ж, — сказал Рубрий, торопясь высказать блестящую идею, — почему бы тебе не взять пару месяцев отпуска и не отправиться в Пергам?

— Я не могу этого сделать! — воскликнул Катон, потрясенный. — Мой долг — служить здесь!

— Каждому военному трибуну полагается отпуск, дорогой мой Марк Катон, и никто не заслуживает его больше, чем ты. Пожалуйста, поезжай! Я настаиваю! И возьми с собой Мунация Руфа.