Женщины у колодца

— Всё-таки, в известной степени, это спекуляция. Мы все спекулируем. Прежде чем доктор сделается доктором, он ведь тоже спекулирует. Он рассчитывает, что докторская практика даст ему средства к жизни и стремится к ней... Вы покачиваете головой?

— О да... и очень сильно!

— Ха-ха-ха! — засмеялась жена доктора.

— Медицина — это наука! — заявил доктор. — Но принесёт ли «Фиа» маленький или большой доход, это всё-таки будет...

— Отчего вы не договариваете?

— Это именно и есть то, что люди называют спекуляцией... По-моему, совершенно несправедливо.

— Тут, значит, не существует разногласий, — вмешался почтмейстер. Он, как добрый человек, хотел дать другой, более безобидный оборот разговору, который мог обостриться.

«Ну, и задам же я этой неумытой роже!» — подумал консул, но разумеется не высказал этого вслух. Он только незаметным образом перешёл на сторону жены Генриксена и стал с нею оживлённо разговаривать. Это была молодая, хорошенькая женщина, мать двух маленьких девочек, уже учившихся в танцкласс, хотя ей самой ещё не было тридцати лет. Она, как и её муж, вышли из народа. Консул Ионсен был очень предупредителен с нею и занимал её разговором. Порою он понижал голос для того, чтобы другие не могли слышать то, что он ей говорил. В будничной жизни он не всегда был так любезен и такой весёлый, как в эту минуту. Он хотел воспользоваться удобным случаем, который представился ему, и поухаживать за хорошенькой женщиной. Разве он не был здоровой, сильной натурой? И хотя в волосах его проглядывала седина, он всё-таки был настоящий мужчина, в полном расцвете сил.

Его раздражало то, что его взрослый сын Шельдруп вертелся тут и слушал.

— Иди вперёд и распорядись дома! — сказал он ему.

А госпожа Генриксен? Как она была довольна, как польщена его вниманием и такой почётной свитой! Она радовалась уже заранее, что увидит так много прекрасных вещей в доме первого консула Посещение консула было таким событием, таким великим событием в её жизни!

— Хотите вы кое-что обещать мне? — спросила она консула.

Он почувствовал дьявольское искушение и с развязностью ответил ей:

— Я не смею давать вам обещаний!

— Но... почему?

— Обещание? Вам? Ведь тогда мне надо будет сдержать его!

Молодая женщина рассмеялась и подумала, что первый консул просто очаровательный человек! Она высказала ему свою просьбу: не посетит ли их как-нибудь господин консул вместе со своей женой?

— Что же вы не идёте? — позвала их, остановившись, госпожа Ионсен.

Ничего другого не оставалось, как присоединиться к другим. Но консул дал себе слово, что ещё поговорит с госпожой Генриксен позднее, когда муж её будет всецело поглощён приготовлением пунша. Ионсен, как любезный хозяин, скажет ему:

— Пожалуйста, Генриксен, не стесняйтесь, будьте как дома...

И, когда Генриксен займётся пуншем, то консул займётся его женой.

Почтмейстер завёл речь о потомстве. Он был тощий, незаметный человек, и в городе его считали неудачником. Он известен был своим благочестием и любил говорить весьма многозначительно: «Да, чему же надо верить?». Когда он был молодым студентом, то мечтал об искусстве, о занятии архитектурой, о соборах и замках, но ему не удалось осуществить свою мечту и он не мог решиться избрать какую-нибудь определённую профессию. В конце концов, он поступил на почту. Он рисовал теперь церкви и дома, в свободное время начертил план дома высшей школы в городе. Это было красивое здание с колоннами, которое видно было уже издалека на берегу фиорда. Он ничего не взял за свою работу, но городское управление высказало ему много приятных вещей по этому поводу. У него была хорошая жена, хотя она и не была красива. Для него она была настоящим подарком судьбы. Она была старше своего мужа, но не настолько, чтобы это могло иметь какое-нибудь значение. Всегда молчаливая в чужом обществе, она и теперь почти не вмешивалась в разговор и не любила говорить о себе.

— Потомство, — сказал её муж, излагая свою теорию, что вообще родители должны иметь гораздо меньше значения, нежели дети, — именно дети являются центром, вокруг которого всё движется. Посмотрите, весь сегодняшний вечер родители просидели на скверных скамьях, вдоль голых стен. А между тем, разве они не испытывали огромное наслаждение, глядя на своих детей? Матери вовсе не были разряжены, зато дети были очень хорошо одеты. Некогда и матери их также бывали нарядно одеты, когда сами ещё были дочерьми. Тогда, лет тридцать тому назад, носили необычайно широкие юбки... Смотря на танцующую молодёжь сегодня, я вспоминал старые времена.

— Элегия! — заметил холостой адвокат Фредериксен.