Женщины-убийцы

Дни для зэчки Макаровой потянулись унылой чередой. Она вспоминала школу, начало войны, Вяземский котел, первый плен, второй, свои военные «подвиги», «Локотский будуар», как она пробиралась с Федчуком по брянским лесам, как развлекалась в клубе с немцами. Прокручивала в голове и вторую свою жизнь. Словно отматывал киноленту назад.

Все-таки предчувствие не обмануло ее: за ней следили. И все-таки нашли. Надо было бы ей тогда не возвращаться в СССР, остаться где-нибудь в Европе. Может, была бы до сих пор жива.

Говорят она предатель, изменник родины. А Сталин разве не предатель? Кинуть миллион жизней на закланье в Вяземский «котел» — и совесть не болит? Ему и его генералам было наплевать на таких, как Тоня Макарова. Лишь бы самим остаться целыми. На их орденах и медалях — кровь сотни тысяч людей. А ей хотелось жить. Очень хотелось жить. Им этого не понять.

Антонина подала снова прошение о помиловании, но ей отказывали. Она написала очередное письмо и ждала с надеждой положительного ответа. Лишив жизни почти около 1500 человек, она цеплялась за свою единственную жизнь. Ее снова посетило забытое чувство. Страх за свою жизнь. Как тогда в 41-ом, когда она панически боялась умереть. Но как не страшилась Макарова умереть, она старалась утешить себя мыслью, что все-таки прожила на земле целых 58 лет, а ведь могла закончить свою жизнь и в 21 год.

Макарову в тюрьме никто не навещал. И вот наступило 11 августа 1979 года.

…Тишину просторной комнаты вдруг нарушил телефонный звонок. Прокурор, надзирающий за местами лишения свободы, в домашних тапочках и халате снял трубку. Звонил начальник местного СИЗО:

«Здорово, Михалыч! — бодро поприветствовал прокурора «кум».

«Привет, Федорович. Что случилось?»

«Сегодня для тебя работенка есть. Машину уже выслали».

«Понятно, а я хотел сегодня отдохнуть. Но ничего не поделаешь, буду ждать».

Михалыч тяжело вздохнул и начал облачаться в синюю форму с полковничьими погонами. Не удалось ему сегодня расслабиться: попить коньячка, посмотреть любимое кино и поспать. Вместо этого будет уже другое «кино», страшное и ужасное. И будет и алкогольное расслабление. Только уже под водочку и после пережитого стресса. Михалыч не любил эти мероприятия, но работа есть работа. Никто кроме него ее не выполнит.

Приехал «рафик» с затемненными стеклами и темными занавесками на окнах. Шофер просигналил. Прокурор выглянул в окно, закрыл дверь на ключ и спустился с третьего этажа вниз. Сел в машину. По пути немногочисленная компания прихватывала представителя ОИЦ (оперативно-информационного центра УВД) и поехала в СИЗО. Минут чрез тридцать добрались до тюрьмы. Машина въехала на территорию изолятора без всякого осмотра.

Представители пенитенциарной системы дружно спустились по лестнице в полуподвальное помещение. Помещение состояло из двух комнат. Одна комната — обычная. Со столом, стульями, с линолеумом. Другая — пустая с бетонным полом, покрытым железными листами.

Михалыч сел за стол. Полистал личное дело смертницы. В деле были приговор суда, отказ в помиловании, другие документы. Рядом находились начальник СИЗО, представитель ОИЦ, медик. И… знакомый капитан с непроницаемым лицом. Мало кто даже из работников СИЗО догадывался, что это человек работает исполнителем смертных приговоров. Таких на тюремном жаргоне называют «палачами» или «стрелками». Ему и контролерам за расстрельные мероприятия доплачивали по секретной ведомости. Только главный бухгалтер знал о ней. Этим людям к основному отпуску добавляли еще 15 дней. А раз в полгода — еще одно месячное денежное содержание (полный оклад и за звание). Прокурор знал капитана как нормального, порядочного и ответственного человека. До него был другой, старший лейтенант, тот вроде умом тронулся после увольнения. Не выдержал. А этот молодец. Проверенный, надежный офицер. Доброволец. И крышу не срывает. Делает свою работу на совесть.

В то время исполнители порой не знали, кого и за что они лишают жизни. Но те не менее были горды тем, что именно их привлекают к такому ответственному делу. Тогда моральные и идеологические мотивы превалировали над материальными и карьерными. А этот капитан был сама надежность!

Михалыч снова склонился над толстой папкой с бумагами.

«Да-а, предатель Родины, значит… Туда ему и дорога…» — лишь произнес прокурор.

Все молча кивнули в знак согласия.

…В это время дверь в одиночную камеру отворилась. Туда заглянул конвоир. На топчане лежала, свернувшись калачиком, женская фигура.

«Гинзбург, к начальнику тюрьмы! Собирайся! Да поживее!» — донеслось до арестантки Макаровой.

Пожилая женщина откинула одеяло и неохотно поднялась со скрипучей кровати. Водрузила на нос очки в тяжелой роговой оправе, надела стоптанные черные ботинки. Бросила сожалеющий взгляд на надорванную пачку «Беломора»: эх, не успела покурить, и вышла в тюремный коридор. Там стоял еще один надзиратель с хмурым лицом. Макарова развернулась к стене…

«Стоять! Руки за спину!..» — крикнул кто-то за спиной арестантки.