Женщины-убийцы

Тоня Макарова послушно выпила и сморщилась от невыносимой горечи… Кавалеры услужливо протягивали ей в качестве закуски кто огурец, кто помидор, а кто и вареную картошку. Тоня выбрала большой ярко-красный помидор и надкусила — сок брызнул ей прямо в рот! Большая доза алкоголя сразу ударила Антонине в голову. Блаженное тепло разлилось по всему телу, и девушку повело. Кто-то дал ей закурить. После папиросы Тоню еще больше развезло. Произошла и резкая перемена в ее настроении. Смерть уже не страшила девушку как прежде. Теперь советской санитарке стало абсолютно все равно, что с ней сделают немецкие прихвостни. Будут издеваться над ней?… Пусть издеваются! Изнасилуют еще раз?… Пусть насилуют! Убьют?… Так пусть убивают! Пусть! Меньше ей мучиться в этой проклятой и невыносимой жизни.

«Пойдем, Анюта развлечемся!» — кто-то крикнул у девушки за спиной.

Полицаи вывели Тоню из хаты. Санитарку покачивало. Это было последствия от выпитого алкоголя и пережитого сексмарафона.

«Стой здесь» — приказал Василь.

Тоня безропотно подчинилась.

Из конюшни немецкие холуи вывели двадцать семь человек пленных. Среди них — женщины, мужчины, дети, старики, старухи. Полицаи выстроили людей в одну шеренгу, спиной к Антонине, а лицом к длинной и глубокой траншее.

«Это партизаны и члены их семей», — объяснил девушке Василь. — «Этих гадов надо расстрелять. Всех до единого. Поняла?»

Антонина покорно кивнула.

Кто-то из полицаев подкатил к Тоне станковый пулемет «Максим» с заряженной патронной лентой.

«А ну давай, Анька-пулеметчица… тьфу ты, Тонька-пулеметчица, давай стреляй по врагам Локотской республики и великой Германии. Фюрер тебя наградит».

Что же, стрелять, так стрелять. В своих, так в своих. Тоне сейчас было все равно в кого разрядить пулеметную ленту. И ничуть не грызла совесть. Девушка оправдывала себя тем, что если бы не товарищ Сталин, то и не было бы сейчас этого трагического спектакля. Это Сталин заставил ее воевать. Это он — вождь всех времени и народов — бросил ее юную хрупкую девушку навстречу фашистским танкам, и тем самым обрек ее и на ужасный плен. Сталин думал, что она не выживет в этой мясорубке под названием Вяземский «котел», а она вопреки его воле жива и здорова. И жизнь ее пока продолжается. Пусть и таким нелепым и неприглядным образом…

Антонина опустилась на голые поцарапанные колени и, заслышав команду: «огонь!» почти не целясь, нажала на гашетку…

«Максим» застрочил. Смертоносные пули стали безжалостно вонзаться в тела пленных. Пулеметная лента, извиваясь как змея в предсмертных конвульсиях, постепенно освобождаясь от патронов. Звук выстрелов заглушал крики и стоны погибающих людей. А Тоня все стреляла и стреляла. Вскоре все двадцать семь человек лежали вповалку, кто мертвый, а кто раненый. Полицаи добили пленных из винтовок и столкнули их ногами в ров. Расстрел был окончен.

Новоявленную карательницу кто-то поднял с колен, обнял и расцеловал в губы.

«Гут, Тонька-пулеметчица! Зер гут!» — орали ей ошалелые от спиртного и чужой крови полицаи, — «Скоро будет другая партия, не промахнись!»

Девушке дали еще выпить самогона, заплатили тридцать марок за выполненную работу и предложили сотрудничать. Она согласилась. Ей дали большую комнату при конюшне конезавода, которую немцы при приходе в Локоть превратили в тюрьму. Комнату Макарова обустроила согласно своему вкусу и пристрастиям. Здесь было все для комфортного отдыха и приведения себя в порядок, и здесь Тоня чувствовала себя единственной хозяйкой и устанавливала «правила игры» для гостей. Помещение больше походило на стильный будуар, чем на обычную комнату: мягкий диванчик, туалетный столик с парфюмерией и косметикой, небольшая ванна без душа, но с лейкой вместо него, шкаф с вещами, ковры, картины, статуэтки, антикварные часы с ходиками. Практически все это было реквизировано у местного населения.

Вскоре Тоньку-пулеметчицу заприметил начальник тюрьмы Иванин и взял под опеку. Больше группового секса в жизни Антонины не было. Не было и рядовых полицаев или солдат. Был лишь начальник тюрьмы и некоторые немецкие офицеры. Они брали ее уже по согласию, а не насильно. Один офицер подарил девушке новенькие сапоги и уже вечером хмельная и разбитная Тонька плясала под пьяный хохот и возгласы немцев на дощатом полу в вечернем клубе. Фашисты обожали Макарову, и после секса или выполненной работы дарили пулеметчице мыло, папиросы, сигареты, одеколон.

Как мы знаем перед первым расстрелом ее насильно напоили самогоном и заставили строчить из пулемета, но потом она уже пила самостоятельно — и уже после расстрелов. Пила для того, чтобы снять стресс, чтобы не мучила совесть, чтобы забыть день сегодняшний и день вчерашний. И стреляла в пленных она уже сама, никто ее не заставлял. Нет, стреляла не за идею, и уже не за страх, а за немецкие марки, достойное жилье и привольную жизнь. Эта существование ее вполне устраивало. Главное, что она жива, а все остальное не в счет.