Кетти бросила на нее взгляд и налила себе вторую чашку чая, откусила кусочек имбирного бисквита и пристально воззрилась на племянницу. Такая славная девушка, думала Кетти, прелесть, какая она откровенная и честная. В ней нет ни малейшей хитрости, изворотливости. И она крепка духом. И благонравна, и благовоспитанна, и такое любящее у нее сердце! Правда, этого ребенка она обожает несколько чересчур, что и говорить. И Тедди драматизирует свою ситуацию, воспринимая Максима, как если бы он был ее сыном. Он – не ее, и его родители однажды придут и заберут его, и с чем она останется? С разбитым сердцем! Я в этом не сомневаюсь.
Кетти откашлялась и исподволь принялась за дело.
– Раз уж говорим об отсутствующих друзьях, может, вспомним и Вилли Герцога? Что-то давненько я не слышала о нем от тебя.
Тедди поглядела на тетушку и пожала плечами.
– На днях получила от него письмо, конечно же, вскрытое британской цензурой из-за иностранной почтовой марки. Но они зря беспокоились. Письмо коротенькое и не содержит ничего особенного, Вилли было нечего и не о чем писать. – Она тихонько вздохнула. – Я никак не могу понять, чего ради Вилли из Палестины переехал в Шанхай. Конечно, Шанхай – интернациональный город, но какое это может иметь значение для Вилли? – Она помотала головой в полнейшем недоумении, но тем не менее ответ на свой вопрос сразу нашла. – Да никакого! Его переезд туда никогда не покажется мне хоть капельку благоразумным.
– И мне тоже, Тедди. Это всегда казалось мне
– То же самое и Америка, – прошептала Тедди.
– Что ты хочешь этим сказать, дорогая?
– Вы же знаете, что Вилли хочет после войны жить в Америке.
– Да, ты мне говорила. Но я думала, что и ты тоже жаждешь туда отправиться. – Кетти посмотрела на нее вопросительно.
– Да, такое настроение у меня было, когда мы с Вилли сидели в Берлине, – не задумываясь, ответила Тедди. – Но именно сегодня вечером я как никогда остро почувствовала, что не желаю уезжать из Лондона. Я хотела бы прожить здесь до конца своих дней, тетя Кетти. Мне хорошо с англичанами, и здесь – вы, моя единственная семья. Кроме того, Максиму тоже нравится жить в Англии. Он любит свою «Колет Корт» и ждет не дождется, когда ему исполнится тринадцать и он будет ходить в школу Св. Павла, а после нее в Оксфордский университет. Так что я никак не смогла бы поехать с Вилли в Америку, хотя бы из-за Максима. – Она замолчала и посмотрела на тетку. – Да, никоим образом не могла бы. Разве не так?
Кетти уставилась на племянницу, пораженная ее доводами. Ее отношение к Максиму даже несколько раздражало тетку.
– Когда сюда приедут Вестхеймы, ты сможешь поступить, как тебе заблагорассудится, Тедди, – сказала она медленно и веско. – Поскольку свое собственное дитя они будут воспитывать сами.
– О да, конечно! Я знаю, что они будут. Но не поймите меня превратно, тетя Кетти; говоря так, я имела в виду случай, то есть если, не дай Бог, с ними что-то
– Все может быть, – уклончиво сказала Кетти Она впала на несколько секунд в задумчивость, затем промолвила совсем тихо, самым ласковым и нежным голосом:
– Ты уж не обессудь, но по тому,
Тедди раскрыла было рот, желая что-то сказать, но, очевидно, передумала.
Кетти продолжала зондировать:
– Ты не любишь Вилли?
– Не знаю, – помедлив с ответом, призналась Тедди. – Я даже не уверена, осталось ли во мне желание выходить за него замуж.
– Ты мне говорила, что он настоящий мужчина, хороший еврей, что он надежный и старательный, ну и, похоже, все это тебя устраивало. Однако, если память меня не обманывает, а она