Женщины в его жизни

– Я забыл тебя предупредить, сегодня я жду к ужину гостей.

– Я знаю кого-нибудь из них? – спросила она, приподняв светлую бровь.

– Нет, тебе они незнакомы. Это супруги Маррон из Касабланки. Они приехали на несколько дней в Танжер с сыном Майклом и его женой Лейлой, она марокканка. Позвонили утром, и я пригласил их на ужин. Они тебе понравятся, они прямо мечтают познакомиться с тобой. Твои поклонники.

Камилла улыбнулась, посмотрела на часы:

– По-видимому, они должны вот-вот подъехать, а у меня такой неприглядный вид в стареньком бумажном платьице.

– Они будут не раньше чем через полтора часа. У тебя еще есть уйма времени, чтобы переодеться. А я схожу на кухню, пощекочу старуху Фатьму. Она в последнее время стала ужасно неповоротливой. – Говоря это, он встал, поднялась и Камилла.

Вместе они прошествовали через холл. Камилла взяла свою сумку и остальные пакеты и направилась к лестнице, уводившей на второй этаж.

Когда проходила мимо кухни, она слышала голос Фатьмы, его поварихи и экономки, весело хихикавшей над инструкциями Дэвида, которые он давал по-арабски и по-испански.

Дэвид выделил ей спальню, и Камилла сочла ее самой лучшей на вилле: просторная и светлая, с тремя французскими окнами, выходившими на террасу с видом на сады и море.

Сперва она воспротивилась его решению, будучи совершенно уверена в том, что выдворяет его из собственной комнаты. Но он поклялся, что никогда не пользовался этой спальней лично для себя, и она поверила. Комната была чересчур дамской. Впоследствии он показал ей свои апартаменты, анфиладу смежных комнат, вполне мужских, обставленных несколько скуповато.

Виллу с большей частью мебели он купил у французского банкира, покинувшего Танжер навсегда. «Приобрел за красивые глаза, – сказал Дэвид в день ее прибытия сюда. – Бедняга! У него было связано много трагических воспоминаний с этой виллой. Мне было почти неловко, она досталась мне так дешево». По Дэвиду, банкир построил виллу для своей любовницы, молоденькой алжирки, трагически погибшей при аварии моторной лодки в Танжерском заливе. Комната, занимаемая теперь Камиллой, принадлежала этой девушке, и, живя здесь, Камилла довольно часто ловила себя на мысли об этой алжирке, стремясь представить себе ее лицо.

Комната очень располагала к этому занятию. Она была строга и как-то целомудренна, просторная, высокая, с белыми стенами и белым мраморным полом, она вмещала огромную кровать с четырьмя столбами и балдахином, большой шкаф и туалетный стол. Все в испанском стиле, сработанное из черного дерева с позолоченными деталями. Ковры и драпировка тоже были белые, но Дэвид оживил этот девственный будуар несколькими колоритными картинами, а Меноубах ежедневно наполняла свежими цветами громадные глиняные марокканские горшки.

Камилла приняла ванну в огромной, выложенной мозаичной плиткой ванной комнате, примыкавшей к спальне, и принялась размышлять над вечерним туалетом. Стоял июль, Танжер был раскален, и она остановила свой выбор на коротком светло-сером шифоновом платье, без бретелей, с рюшами на лифе и широкой юбкой. Оно было паутинно-невесомым и прохладным.

После ванны она завернулась в полотенце, присела к туалетному столику и начала расчесывать свои рыжевато-русые волосы. Она зачесала их наверх и закрепила двумя старинными серебряными гребнями, подвернувшимися ей в одной лавчонке.

За несколько недель в Танжере солнце покрыло ее легким загаром, и ей не требовалось иного макияжа, кроме самой малости коричневой туши на ресницы, серебряных теней для глаз и ярко-красной губной помады. Она спрыснула себя «Джой», надела светлосерое ажурное белье, светло-серые чулки с серебристой искрой, платье и серые же шелковые туфли на высоком каблуке. Затем обернула вокруг шеи длинный шарф, опустив его концы на голую спину.

Ей самой понравился ее светло-серый образ, глядевший на нее из зеркала. Мягкий и нежный, серый шифон изумительно шел к ее загару. Куда более тонкое и гармоничное сочетание, чем если бы это был белый или голубой, подумала она.

Она поняла, что сюда не нужны ювелирные изделия. «Не будем крыть позолотой лилию», – тихонько сказала она сама себе. Серьги с крупными жемчужинами и часики с бриллиантами – только это она сочла нужным взять из маленькой дорожной шкатулки с драгоценностями.

Вскоре она вышла. Бросив взгляд на часики, она отметила, что еще только без двадцати восемь и она, слава Богу, опаздывает лишь на несколько минут. Она терпеть не могла приходить последней, так сказать, являть себя публике, потому что, будучи знаменитой актрисой, знала, что все – по крайней мере иностранцы – ожидают от нее именно этого.

Она спустилась по широкой лестнице и направилась в гостиную, выходившую на длинную террасу, где Дэвид имел обыкновение угощать коктейлем. Входя, она услышала через распахнутое французское окно, что он с кем-то разговаривает.

Она открыла дверь и вышла на террасу.

– Вот ты где, Дэвид, я, надеюсь, не задержала… – Она осеклась и застыла, вылупив глаза.

Перед ней стоял Максимилиан Уэст.