Женщины в игре без правил

Мишка действительно был дома. Он стеснялся своей некондиционной после гипса руки, пробовал писать без больного пальца, конечно, получалось черт-те что, но новый почерк, который обретал Мишка — оказывается! — был точным отражением и нового Мишки, который однажды оплакал мертвую Алку, потом обрадовался до новых слез, что она жива и с ним произошли просто фокусы наркоза, но эта живая и такая желанная еще вчера девочка никак не приживалась к новым обстоятельствам Мишкиной жизни. Ей даже как бы и места в ней не было. Она навсегда осталась во времени До боли, а во времени После ее как бы и не было совсем.

Поэтому он и не выходил из дома, потому что боялся ее встретить. Боялся, что не узнает ее или скажет не то, но пуще пущего он боялся смешения времен, наезда вчера на завтра, боялся Воскрешения уже Мертвого… Откуда ему было знать, что смерть любви бывает столь же оглушительной, как и ее начало. И оба эти действа руководятся таким далеким и недоступным режиссером, а главное, таким безоговорочным, что ему лучше подчиниться сразу и принять его правила.

Что Мишка и сделал, сидя дома и рисуя на бумаге буквы новых очертаний.

А в это время «сестры-вермут» заходились выдать Елену замуж. Женихи плавали в море жизни кучно и поодиночке, в то лето почему-то было особое жениховое разнотравье. Даже если отбросить по принципу «это нам не подходит» — беженцев, погорельцев и иммигрантов, — Москва сама по себе генерировала огромное количество неустроенных, но вполне подходящих по многим статьям мужчин. Непьющие, образованные, небольные, с фобиями и маниями и без них, они просто шли косяком в руки, бери, поворачивай во все стороны, заглядывай в рот, считай зубы и бери — не хочу.

Отвлекала «сестер» от увлекательного женского поиска необходимость крутиться и в других направлениях. Время-то было «крутильное», но тем не менее однажды Елена была звана к одной из сестер, по имени Галя, на просмотр очень перспективного по анкете кандидата: холост, стабильная работа в каком-то выжившем в борьбе «ящике», старенькая мама, с которой он «очень леп».

— Не женился не почему-либо, — объясняла Галя, — а потому, что долго был парализован отец. Очень тяжелый по весу человек…

— Ну и что? — спросила Елена.

— Уставал, — просто ответила Галя. — Раз перевернешь, два перевернешь — до женщины ли?

— Знаешь, — ответила Елена. — Мне бы кого-нибудь из мира, где нет парализованных, с другим опытом, что ли… — Другого мира нет, — ответила Галя. — Где ты его видела? Это раньше хоть многого не знали… А сейчас все на виду. Все в глаза.

Настроения идти не было никакого. Никто ей был не нужен. Но «сестры» говорили — это и есть самое страшное. Ей мужчина нужен, как вода для грядки. Это же ненормально — иссыхать в такие годы.

"Ненормально, — думала Елена, — но и нормально тоже. Мне не все равно, кто будет поливать мою грядку.

Вообще это, как выясняется, дело штучное…" Одна ночь у нее была в жизни, чтоб сравнивать, а считала, живя с мужем, что «процесс идет нормально». А он вообще никак не шел — процесс. Чтоб забрать в себя чужую плоть, а вернуть вместе со своей, а потом запутаться, где чья, любить всеми кончиками пальцев, а в тоненьком мизинце обнаружить такие запасы сексуальной мощи, чтоб снова и снова начинались полет и счастье… При чем тут то, что было с мужем? Его даже жалко… Но и при чем тут этот добропорядочный из «ящика»? Разве телу все равно, с кем петь мелодию, разве она уже не знает закона совпадения?

Но Галя твердо сказала:

— Все! Он придет, и не кочевряжься. Надень бирюзовую кофточку. Она тебе идет. И завей волосы, Христа ради. Что ты за ними не следишь?

С волосами творилось черт-те что. Они не завивались. Снятые бигуди обнаруживали абсолютно прямые пряди. Это был фокус волос, который даже смешил. Ну, сбились волосы с пути и нахально жили по-своему.

Но тут перед свиданием с потенциальным женихом волосы завились. И хорошо уложились, настолько хорошо, что Елена решила надеть не бирюзовую кофточку, которая хороша и известна народу, а то, чего никто не видел: прямое полотняное платье с мережкой по лифу, с бахромой по низу, поверх него напяливалась сетчатая безрукавка-кольчужка. Вместе с кремовыми туфлями и бисерной сумочкой она выглядела дорого "и модно. К платью был еще сетчатый шлемик, Елена в нем никогда не была уверена. А тут и он плотно охватил голову, оставляя на воле получившиеся кудри.

Елена с удивлением себя разглядывала в зеркало. Женщина в нем была вполне, но к ней имела смутное отношение. Зачем ей были даны этот вид и эта стать, зачем завились волосы, ответов на эти вопросы у нее не было, приходил первый и примитивный: кандидат для судьбы должен был быть сражен наповал. Но если так, то он судьба? Тогда кто Павел Веснин?

Жаль, что в таком виде пришлось ехать в муниципальном транспорте. Чуть-чуть помялось полотно платья, чуть-чуть слизнулись губы, чуть-чуть вытянулись кудри.

Но в прихожей Гали Елена поняла, что все это улучшило впечатление, придало виду естественность, ну что поделаешь — ходят по Москве красавицы, как простые, и ничто их не берет.