Женщины в лесу

— Не удалось — не те слова. Такое с ним было… Даже не стану рассказывать… Только меня он и пальцем не тронул. Он сказал, что своей волей меня никогда не отпустит. Потому что без меня ему не жить. И значит, так будет: если я уйду, он убьет того, а потом себя. Он бы и сделал, как сказал. Он ведь не умел разговаривать. И меня любил нутром. Сделал бы, как сказал. Точно знаю. Как то, что он Иванов, а я Петрова.

— Не взяли его фамилию?

— Нет. Хоть это свое себе оставила. Дедова фамилия. Кровная.

— Как же вы жили? Как живете?! — невольно с упреком вырвалось у меня. Успела я пережить неистовую прямоту моей соседки, почувствовать ее горячность, силу… Но силу, видимо, недооценила…

XII КАК ПРОШЛА ЛЮБОВЬ, А ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖИЛАСЬ

— Да ничего мы живем, — не обидевшись на мой упрек, спокойно ответила Зоя, — хорошо. Уважаем друг дружку. Сначала да, было мне трудно… Но мы сразу же уехали. В этот самый город, где теперь живем. Вот о заводе я плакала. Тут началась эта самая штукатурка, тяжелая. Ломало меня и так, и сяк… Скитались по частным квартирам. Потом уж дали комнатку в общежитии. Нашу трехкомнатную всего-то пять лет как получили. Зато с бригадой мне повезло Дружные все. И все у нас вместе: рождения, женитьбы, разводы вместе переживаем. У каждой своя история. Свое горе. Вместе-то легче. Обычно у меня и собираемся. Так дело шло, время ехало…

А любовь… Она сама по себе. Меня не спрашивала. Ну, чтоб совсем не зачахнуть, нужно было мне иной раз видеть того. Я ездила во Псков. Остановиться было где: там свекровь. Потом и моя мама с отчимом и сестрой вернулись с Севера. Они вербовались туда на пять лет.

Съезжу, увижусь и — дальше живу. Он лет десять не женился. Я его уговаривала, чтоб не тянул, чтоб скорей… Будто знала! Только это с ним случилось, как моя любовь прошла. Когда последний раз виделись — он уж был женатый, сам приезжал сюда, — спрашивает меня: «Написала новые стихи?» «Нет их больше, — говорю. — В восемьдесят третьем последние были. Больше не пишутся».

А в том году он как раз и женился…

…Тут я и ахнула про себя: «Мать моя! Еще и стихи! Ну, Петрова…» А она продолжала:

— Он понял меня. Опустил голову: «Прости меня», — говорит. «За что тебя прощать? — я ему. — Разве ты виноват? Если искать, кто виноват, то вот она, я…» — И Зоя Петровна легко вздохнула. — Так Костя своего добился. Нутро, сила вот эта, — она постучала себя пальцами под ложечкой, — всегда легкую душу пересилят. Так и Костя… И меня… И того… Таких, как Костя, больше нет… Я его уважаю… Ведь он знал, что я езжу во Псков видеться с тем. И никогда слова не сказал… Да… Добился своего и меня уж не мучил. Давал дышать. Вроде и не ревновал. Не знаю уж…

А жалко мне, что прошла моя любовь! И стихов жалко. Конечно, если сесть да задуматься, сложу. Только сидеть-то некогда! А раньше они сами приходили, их и не просишь. В любое время. Так сердце стиснет, так тёмно, плохо, будто удушье… Ну, просто деваться некуда… А глядишь, словами, словами и уйдет… Облегчение…

А! Сейчас и весной не так больно… То есть сладко… И осенью не так пусто… И зимой не так тёмно… — Замолчала… — А, все уже не так!

— А летом? — спросила я, чтоб ее развеселить. Она поняла, рассмеялась:

— Летом — одинаково: некогда! Сад у нас…

…Что-то часто стала примолкать Зоя Петровна. Но я ждала стихов, не понукая ее. И дождалась. Словно нехотя, как-то вяло, она сказала:

— Да у меня все больше о природе… Вы не думайте, что признания какие-то… Идешь на работу весной… А-а… Что объяснять… Вот послушайте, что помню…

Зеленым дымом занялась береза.
Сияет ствол — утешная свеча.
Пришла опять весна, просохли слезы.
Любовь моя, как жизнь, горька, но горяча.
Я здесь. Ты — там. Ну что ж! Мы оба живы.
И сердце в лад с твоим торопится поспеть.
А если вдруг умру, то прядью гибкой ивы
Склонюсь к тебе, чтоб слезы утереть.
То веткой ивы. То листом сирени. То доброю
                                             ладонью лопуха.
А то в жару платком прохладной тени
Коснусь щеки и лба, приветливо тиха…
«Живи, любимый мой», — ты мой услышишь
                                                           голос.
Он будет петь в тебе, как твой звучит во мне.
Просвищет соловей, прошепчет в поле колос:
«Живи. Прости меня. И — помни обо мне».

— Да, правильно, это стихи о природе, — сказала я, справившись с каким-то непонятным стеснением в горле… С чего бы? Главное, такие гладкие, правильные стихи… Ах ты, Петрова, Петрова… Любит, чтоб шовчик был выведен, как по ниточке… Я-то ждала чего-нибудь жарко-корявого, доморощенного, а тут на тебе: романс…