Женщины в лесу

К тому времени, когда настала пора перебираться на дачу, к началу июня, Питкин стал уже совсем взрослой, крупной птицей с белоснежным оперением. Золотисто-кремовый оттенок мелких перьев на голове, груди, у основания шеи создавал живую переливчатую игру на этой белизне. Ярко-красный гребень о пяти зубцах венчал белую голову Питкина, лепестки бороды, повторяя цвет гребня, порой просвечивали на солнце нестерпимо-алым, яростно-алым светом. Ноги стали длинными и сильными, и уже наметился над пяткой бугорок шпоры. Кажется, все-таки это был мистер, а не мисс. Только вот хвост оставался подозрительно куриным: прямыми были его перья, торчал он, а не струился плавным полукружием, как полагается у петухов. Да и разговаривал Питкин каким-то непетушиным квохтаньем, кряхтеньем, кудахтаньем. Особенно когда его что-то пугало или возмущало. Так, однажды в кустах за дачей ему на спину прыгнул с дерева какой-то лихой кот-охотник. «А-а-ах! Кудах-тах-такх!» — возмущался Питкин, прибежав и вскочив ради безопасности на скамейку в саду.

Но несмотря на кота, жизнь на даче была самым счастливым временем Питкина. На даче собралось много народу: приехали Бабушка и Дедушка Киса, его Дядя и Тетя. Теперь Питкин никогда не оставался в одиночестве.

Бабушка, жившая в свое время в деревне и державшая там кур, относилась к Питкину строго, без баловства. Ей, например, было непонятно пристрастие Питкина к жилым комнатам, и она сердито гнала его с террасы, где он любил сидеть на уличной обуви, которую оставляли тут у порога. Но Питкин понимал, что Бабушка все равно добрая: ведь она никогда не забывала его покормить и напоить или отправить на ночлег в просторный и сухой сарай-дровяник, где Питкину устроили удобный насест из жерди, не толстой и не тонкой, а как раз такой, какую удобно было ему обхватить. Поэтому Питкин не очень обижался на Бабушку и, улучив минутку, снова устраивался на обуви у порога или расхаживал по террасе, поглядывая на людей то одним, то другим глазом, в надежде, что с ним поговорят. Очень любил он разговоры?

Выходил на крыльцо Дедушка, садился там, а Питкин уж тут как тут.

— Ну что, Питкин? Как дела? — спрашивал Дедушка. — Где ты сегодня был? Чем занимался? Кого видел? Не ел ли ты сегодня вредных гусениц? Не пугал ли тебя противный кот-охотник?

Дедушка разговаривал с ним, а сам иногда поглаживал его по крутой шее, по атласной спине. Питкин поглядывал на Дедушку своим ставшим ярко-оранжевым глазом, всем видом выражая доверие и удовольствие. Он не убегал, не шарахался от Дедушкиной руки, иной раз еще и поклевывал ее мелкими поощряющими клевками. Клюв стал у Питкина твердым и крепким, с круто загнутым острым кончиком верхней половины, но никогда и никому не причинял он боли этим грозным клювом.

Гости, приходившие на дачу к Кису, Хозяйке, Деду с Бабушкой или к Гете с Дядей и не знавшие вежливости Питкина, начинали кричать, когда Питкин шел к ним поздороваться: «Уберите петуха! Он клеваний!» («Клеваний», — говорили, разумеется, гости Киса. Другие, взрослые, немного иными словами объясняли свой испуг.) И не всегда можно было убедить их, что Питкин, может, даже еще и не петух, что он подошел просто познакомиться; а то, что он принялся поклевывать на ком-то край платья или брюки, так это выражение особо доброго его расположения.

Однако страх этих людей можно понять: они привыкли, что петухи и вообще всякие куры сами боятся людей и никогда не подойдут просто так. А уж если подходят, если не боятся, значит, у них коварные намерения: хотят напасть и больно ущипнуть своим твердым и острым клювом. А Питкин и в самом деле вдруг вытягивал переливчато-белую шею и… «Он клюется!» — вопил перепуганный гость. И невдомек гостю, что Питкин не знает страха перед людьми, а значит, у него нет зла на них. Это хорошо понимали лишь старые люди да малые дети, неученые дошкольники.

По аллейке мимо дачи Хозяйки и Киса любила прогуливаться одна старушка. Увидев однажды, что белоснежная птица с красным гребнем смело выходит к ней из кустов, сразу поняла, что Питкин не злой. И заговорила с ним:

— Откуда у нас такой красавец? Такая белая птица? Ну, подойди, подойди ко мне, петушок! (Старушка почему-то сразу признала в Питкине петуха.)

И Питкин, запрокинув голову, слушал ласковые речи старушки.

Скоро он научился распознавать ее шаги и непременно выходил к ней, когда она гуляла. А иной раз, когда Питкина долго не было, она звала его, как человека: «Выйди ко мне, Питкин!» И наверное, чувствовала себя девочкой из волшебной сказки, когда на ее зов из зеленой листвы появлялась белая птица с алой королевской короной на голове. Старушка никогда не приманивала Питкина, не угощала его, просто разговаривала с ним. Не за угощением, не за приманкой шел Питкин, а просто поговорить! Побеседовать!