Впрочем, Елена Владимировна совершенно напрасно иронизировала над своими родственниками. Дед их действительно был профессором, известным специалистом в области энтомологии, заведовал лабораторией по защите растений от вредителей в институте в Луговой. Одновременно он слыл большим знатоком и поклонником восточной культуры, самостоятельно переводил с фарси. Его жена, то бишь Люсина бабушка Евгения Евгеньевна Абрамова (кстати, единственная из всей семьи сразу и безоговорочно принявшая и понявшая Владимира), занималась переводом стихов Киплинга, наизусть читала внучкам запрещенного в ту пору Николая Гумилева…
Но в том, что приняли Высоцкого в семье Абрамовых, мягко говоря, прохладно, Щербиновская абсолютно права. Это подтверждает и сама Людмила Владимировна: «Может быть, у них было какое-то тщеславие: я — студентка, снимаюсь в главной роли! Может быть, они ждали чего-нибудь необыкновенного… Человек высокого роста, в шикарном костюме придет с цветами и сделает препозицию насчет их дорогого дитя…»
С другой стороны, Володина мать Нина Максимовна поначалу к появлению Людмилы отнеслась тоже весьма сдержанно. Хотя и признавала: «Действительно, она была красива». Но были и сдерживающие моменты — Володя ведь официально был все еще женат на Изе…[95]
В «довысоцкой» биографии Люси, кстати, тоже имелся кое-какой супружеский опыт. Пережив стресс после пылкой девичьей влюбленности, она в 10-м классе ушла из дома, перешла учиться в вечернюю школу, стала подрабатывать во МХАТе и сняла комнату. От одиночества и безысходности позволила влюбиться в себя сыну хозяйки квартиры. Тот был немного старше, непременным завсегдатаем богемных вечеринок, атмосфера которых и помогла вскружить голову романтичной Люсе. В восемнадцать она вышла за него замуж. Впрочем, этот их союз продлился недолго. Спустя три года она оставила мужа — и ушла. Но разводиться оба не спешили, отметка в паспорте им не мешала — никто из них не собирался обременять себя новыми брачными узами. Так что в том, что Владимиру Семеновичу в будущем пришлось усыновлять своих собственных сыновей, не только его вина. Только в 62-м, когда Людмила уже ждала Аркашу, с Дальнего Востока после долгой путины в столице наконец объявился ее бывший муж, и они быстро и спокойно развелись.
Народонаселения на Беговой все прибавлялось — через два года после Аркадия на свет появился еще один сын — Никита. В общем, условия жизни тут стали хуже, чем в общежитии. Потому молодые начали жить как бы на два дома — то в квартире Абрамовых, то у Нины Максимовны, получившей, в конце концов, отдельную квартиру в Черемушках, на улице Шверника (позже Телевидения). Осенью 1965-го они окончательно переехали к ней, оформив, как требовалось, свои официальные отношения. Даже свадьба была. Нешумная, в общем-то, и не очень многочисленная. «Вышли из театра Маяковского, где играли и репетировали «Героя нашего времени», сели в три такси, и… в узковатой комнате, — припоминал Вениамин Смехов на концерте в Новосибирском академгородке 17 января 1981 года, — сбив стол и тумбочки, отметили брачный союз… Человек двадцать было, и очень весело сидели. Сева Абулов пел «Кавалергардов» Юлия Кима, Володя гордо сиял. Коля Губенко пел «Течет реченька», Володя громко восторгался. Пели вместе, острили, анекдотили, а потом — пел сам поэт, приза-крыв глаза, с какой-то строчкой уходя в никуда, в туннель какой-то… Меня прошибла песня «А счетчик щелкает…»
«Было, — утверждал дружка со стороны жениха Игорь Кохановский, — человек пятнадцать. Из театра только Коля Губенко. Он так исполнил «Течет речечка по песочечку», что потряс даже жениха…»[96]
Можно вспомнить еще одну гостью — Галину Польских. Недавно она с горечью сожалела: «С кем хотелось бы общаться, тех уж нет в живых. Я дружила с семьей Высоцких, с Шукшиным. Первая (? —Людмилу Абрамову по-доброму вспоминает еще одна ее однокурсница Светлана Светличная:
«Мы звали ее «мамой». Она была самая умная, очень красивая и очень терпимая… Она учила нас этикету, давала какие-то советы. Она знала, что мы голодные… приезжала к нам в общежитие с полной сумкой продуктов. Были в Москве такие калачи, и Люда любила их, и мы все…»