В 1969 году в Ленинграде Марина знакомит своего суженого с мамой, впервые после революции приехавшей в Россию, в свой родной город. «Он ей очень понравился. Она сказала: «Вот очень хороший мальчик…» Добавила, что у него очень красивое имя. Марина, правда, корректно ей возражала: «Он очень хороший человек был, но не очень хороший мальчик…» Но, все же признавала, что мама «впервые приняла в твоем лице мужчину в моей жизни…»[209]
Но не удержавшись, проговорилась, что маму устраивало то, что Высоцкий не мог уезжать из своей страны и, следовательно, претендовать на их дом, вторгаться на их территорию. Это было удобно для нее во всех отношениях. Он не был обременителен…По поводу фантастического романа Высоцкого и Влади, пожалуй, ярче и громче всех высказался актер Зиновий Высоковский (бывший коллега Владимира Семеновича по Театру миниатюр): «Володя в конце 60-х совершил небывалое — женился на француженке, на всемирно известной, красивейшей женщине. Мужское население СССР даже во сне такого в то время представить себе не могло…»[210]
1 декабря 1970 года стало днем их бракосочетания. Невесте и жениху в ту пору было по тридцать два, у каждого из них в прошлом по два брака и пятеро сыновей на двоих. В самой церемонии бракосочетания было лишь четверо участников: собственно сами новобрачные, а также их свидетели — французский журналист Макс Леон и московский актер Всеволод Абдулов. Всеволод Осипович рассказывал: «Свадьба была странная. Мы тогда были бедные, с деньгами и работой — проблемы, поэтому обошлись без цветов и нарядов. Володя и Марина явились в водолазках. Чтобы не привлекать внимание, Высоцкий попросил работницу ЗАГСа расписать их не в большом зале с цветами, музыкой и фотографом, а в ее кабинете…»[211]
В своем эссе «Таганка-антитюрьма» Андрей Вознесенский писал: «Он мог бы закатить свадьбу на Манежной площади — все равно не хватило бы мест. Помню, он подошел и торжественно-иронически произнес: «Имею честь пригласить вас на свадьбу… Будут только свои»… Зураб Церетели вспоминает, как мы с ним скинулись на несколько бутылок вина. Трудно представить, как небогаты мы все были…»
В памяти музы поэта — Озы-Зои Богуславской — остались почему-то другие впечатления: «…Пока еще Любимов «главный генерал» на свадьбе Володи с Мариной Влади… В снятой ими однокомнатной квартирке на Фрунзенской — всего несколько друзей. Пироги, жареная утка, заливное — меню признанных кулинаров Лили и Саши Митты, Андрей Вознесенский откупоривает принесенную бутылку столетнего разлива, Зураб Церетели щедро одаривает новобрачных… Притихший, немного растерянный Юрий Петрович (куда заведет его, главного артиста, этот судьбоносный шаг?!) пьет за молодоженов, желает им счастья на скрещении неведомых франко-русских дорог. И все же есть в этом что-то нарочитое или недосказанное, словно все стараются обойти тему неминуемого скорого отъезда Марины Влади…»[212]
Простите за мелочность: но все-таки уточнить бы у супругов: те «несколько бутылок вина» все были «столетнего разлива»?
«В их квартирке, — рассказывал Вознесенский, — на 2-й Фрунзенской набережной, снятой накануне и за один день превращенной Мариной в уютное жилище, кроме новобрачных были только… Юрий Петрович Любимов, Людмила Целиковская… Александр Митта с женой Лилей, испекшей роскошный пирог… Сева Абдулов, позже подъехал художник Зураб Церетели… Володя был удивительно тихим в тот день, ничего не пригубил…»[213]
По поводу «квартирки» Марина Влади уточняла, что это была «малюсенькая студия одной подруги-певицы, уехавшей на гастроли…»[214]
«Сначала Володя решил гулять в Москве, — рассказывал скульптор Зураб Церетели, — но денег ни у кого не нашлось — нищие мы были. Марина снимала однокомнатную квартирку в доме на Котельнической набережной… Купили несколько бутылок шампанского, Лиля Митта яблочный пирог испекла… А настроения нет. Володя на диване лежал, на гитаре играл…»[215]
Александр Митта ему заочно возражал, почему-то вспомнив об этой свадьбе за иным, вовсе не праздничным, столом — траурных «девятин» Владимира (Москва, Малая Грузинская, 28. 02.08.1980). «Что делает жених на свадьбе? Он на свадьбе пел. Два часа для нас пел. И для него это была минута счастья. Его не надо было просить. Он сам ждал этого момента».
Пожалуй, Церетели потоньше ощутил отсутствие праздничного настроения: «А у меня характер такой: чувствую, будто моя вина, что праздник не состоялся. Тогда говорю: поехали в Тбилиси, там гулять будем!