Женщины Великого века

Временами он был очень любезен, почти нежен, вдруг внезапно превращаясь в полную противоположность: мрачный и нравоучительный, как древняя рукопись, он делал вид, что скрывает какую-то тайную сердечную рану, доводя влюбленную принцессу до отчаяния. На деле же он был подобен опытному рыбаку, который, поймав крупную рыбу, долго изнуряет ее, чтобы сломить сопротивление и вытащить жертву на берег, но притом тщательно рассчитывая собственные силы, дабы в конце концов ее одолеть. Чего же он добивался от Мадемуазель? А того, чтобы та обрела в своей любви силу, способную представить его в качестве жениха всем, включая и короля.

Лозен прибегнул к весьма изощренной тактике. Долгие и томные взгляды, которые он, словно украдкой, обращал на Мадемуазель, горькие вздохи, артистически исполненные, порой вырывавшиеся из его груди, поддерживали волнение в сердце старой девы. И Мадемуазель, почти убежденная, что ее чувство не осталось безответным, объясняла сдержанность возлюбленного лишь огромной разницей в их положении. Как неприметный дворянин смог бы заговорить о любви с принцессой королевской крови?

Итак, долгими бессонными ночами, которые уже вошли у нее в привычку, Мадемуазель вела нескончаемые диалоги сама с собой.

«Я должна заговорить первой, – твердила она себе, – кому как не мне следует сделать первый шаг. Но как на это решиться? Я ведь не кто-нибудь, а принцесса, я должна выбирать и объявить о своем предпочтении, но… Боже! как это тяжело. Почему он этого не понимает? Отчего не поможет? Дай он мне понять, что любит, все стало бы намного проще. В каком ужасном положении могут оказаться порой высокопоставленные персоны!»

Эти нескончаемые тревоги имели один положительный эффект: Мадемуазель лишилась аппетита, который, как у всех Бурбонов, был у нее отменный. Очень скоро она похудела и заметно похорошела.

Устав от всего этого, в один из ноябрьских вечеров несчастная наконец решилась, собрав все свое мужество. Во время светской болтовни в одном из залов Сен-Жерменского дворца, она, словно играючи, опустила палец на зеркальце, затуманенное ее дыханием, и чуть было не написала признание, сжигавшее ее изнутри. Но так этого и не сделала, удалилась на несколько шагов и мысленно отругала себя. Неужели ей бесконечно мучиться? Разве не выстрадала она свое решение? Зачем продлевать ожидание?

И тогда, лихорадочно написав несколько слов на клочке бумаги, она аккуратно сложила записку и подошла к своему избраннику.

– Держите! – сказала она. – Возьмите записку, но не читайте. Обещайте, что развернете ее, только когда придете домой.

– Как вам будет угодно, – произнес Лозен, склоняясь перед ней. – Хорошо, я узнаю о содержании записки, когда буду у себя.

Ясно, что он не сдержал слова: едва Мадемуазель скрылась из виду, он достал записку, которая жгла его карман. Интересно, что ему написали?

Каким бы храбрецом он ни был, у него гулко стучало сердце, пока он разворачивал листок, так медленно, будто в нем была бомба. Но едва он пробежал глазами записку, как его черты разгладились, а из груди вырвался вздох огромного облегчения.

Мадемуазель написала всего два слова: «Это – Вы».

Лозен выиграл партию.

В следующее воскресенье в королевской часовне был страшный холод, но если Мадемуазель и дрожала как осиновый лист под своими мехами и роскошными одеждами, то вовсе не из-за низкой температуры, а по причине огромного волнения: она надеялась встретиться с Лозеном, которого не видела после того, как передала ему свое послание. Никогда еще воскресная служба не тянулась так долго, никогда проповедь не была настолько длинной и скучной.

Когда Анна-Мария наконец подошла к своему другу, у нее пропал голос, и она только и смогла прошептать:

– Я совсем окоченела.

– А я до сих пор не могу прийти в себя от того, что прочел, – с внезапно исказившимся лицом проговорил Лозен. – Негоже насмехаться над своими подданными! Я думал, вы добрее. А вы просто посмеялись надо мной.

– Посмеялась?

– Именно так. Думаете, я поверил хоть на миг, что вы меня выбрали, меня – ничтожнейшего из всех?

– Послушайте! Вы обладаете всем, чтобы стать величайшим сеньором королевства, и я все блага мира готова бросить к вашим ногам.

– Сжальтесь! Я в отчаянии, что вы полюбили меня, ибо у меня столь отвратительный характер, что, несмотря на мои чувства, я никогда не смогу сделать вас счастливой.

Несмотря на его чувства! Так вот оно, долгожданное признание! Наконец-то, наконец, Лозен подтвердил, что тоже ее любит.

Вне себя от восторга, Мадемуазель перестала себя сдерживать.

– Я хочу в супруги только вас, и никого другого! – воскликнула она. – И я очень скоро сообщу королю о своем выборе.

Это были уже речи принцессы, которым никто не был вправе сопротивляться. Мадемуазель сказала «я хочу», и ему оставалось лишь склониться в поклоне, что он и сделал, весь дрожа от радости, как нетрудно догадаться.