Женщины Вены в европейской культуре

«…Наконец Шрайфогель привел к нам своего молодого протеже, автора трагедии „Праматерь“, которая к этому времени уже воплощалась на сцене (1817) и тем самым привлекла внимание публики не только Вены, но и Германии и даже Европы, что засвидетельствовал лорд Байрон („Новым поколениям не обойтись без этого имени“). Никогда не забуду тот вечер и всеобщий одобрительный ропот, когда он появился у нас. Грильпарцера красавцем не назовешь, но его стройная и довольно высокая фигура, прекрасные голубые глаза, придававшие его непримечательным чертам выражение духовной глубины и дружелюбия, пышная светло-русая шевелюра делали весьма заметным его облик, который трудно забыть, даже не зная его знаменитого имени и не имея случая убедиться в высоком интеллекте и благородном нраве писателя, что так отчетливо проступало во всех его речах и поступках.

Таково всеобщее впечатление, произведенное им на наше небольшое общество, когда мы каждый вечер собирались у нас в саду, да и молодому поэту полюбилось, должно быть, все то, что он нашел здесь, и как был принят, поскольку отныне он стал посещать нас и в течение всей зимы все чаще заглядывал к нам… Грильпарцер, коему сразу пришлись по душе наш дом и тон, в нем царивший, равно как и наше общество, частенько бывал у нас вечерами по вторникам и четвергам, а нередко приходил к воскресным обедам и, случалось, оставался до вечера, музицировал со мной и дочерью, так как весьма искусно играл на фортепьяно и мог импровизировать на нем, выказывая талант столь же отменный, как и вкус. Столь разносторонний ум, а еще более — простота и сердечность в общении завоевали ему наше единодушное уважение и расположение, и кажется, он проникся, к нам теми же чувствами. Все он делал с открытой душой и сердечностью, рассказывал мне о своем отрочестве, о своих свойствах и пристрастиях, делился с нами поэтическими замыслами…»[17]

В этих словах уже слышится отзвук судьбы Лотты из «Вечной невесты» Грильпарцера: если поначалу ему нравилось бывать у Пихлер, то после нескольких лет тесного общения он перестал посещать ее дом. Если бы влюбленная в него Лотта могла утешиться тем, что узнала себя в Мелите («Сапфо») и Креузе («Медея»)!

Фердинанд Раймунд, которого Каролина знала куда как меньше, чем Грильпарцера, виделся ей исключительно в ракурсе сходства с Грильпарцером. Она замечает, «что он давал столь же мало оснований рассчитывать на длительное дружеское общение, как и Грильпарцер. Оба этих незаурядных человека походили друг на друга как прекрасными душевными порывами и редкостной глубиной натур, так и преобладанием мрачного ипохондрического настроения, заставлявшего их избегать общества…»[18]