Женщины, восставшие и побежденные

Нельзя описать волнение Ильи Максимовича. Хотя до едва заметной на горизонте земли было не менее четырех часов плавания, Седельников сменил вахтенного начальника и сам принял команду над своим пароходом.

Он приказал дать полный ход, расцветить сигнальными флагами все реи и салютовать острову из всех пушек.

Сквозь клубы белого дыма от выстрелов, стелющегося по спокойной поверхности океана, командир все отчетливее видел приближающуюся с каждым ударом винтов землю.

Ему казалось, что он видит уже высокий столб на берегу с надписью об острове ссылки и ждал, что так же, как было тогда, когда он покидал остров, кто-то подаст ему сигнал с берега.

Но земля приближалась, столб с черной доской был уже ясно виден в бинокль, но берег оставался пустынным.

Ни людей, ни поднимающихся к небу дымков жилищ не было заметно.

— Погибли… все погибли… — застонал моряк и долго с отчаянием смотрел на безжизненный берег.

Успокоившись немного, он послал матроса за профессором.

— Там все умерли… — шепнул он, указав рукой на землю.

Залесов молчал, а потом пожал плечами и сказал:

— Трудно было предположить иное… хотя, кто знает: быть может, они ушли вглубь острова, стараясь защищаться от резкого морского ветра… Не отчаивайся, однако, прежде времени! Сначала исследуем остров..

В голосе старого друга Седельников не услышал обычной уверенности и бодрости; видно было, что он сам мало верил в возможность спасения изгнанниц.

Пароход, между тем, быстро приближался к берегу.

Командир приказал еще раз салютовать, но и на этот раз на выстрелы никто не появился на берегу.

Был уже вечер, когда пароход отдал якорь у о. Гарвея, встав против знака, поставленного командиром английского крейсера. Седельников хотел тотчас же съехать на берег, но профессор задержал его.

— Тогда дайте мне что-нибудь снотворное, иначе я ночью брошусь в море… — угрюмым голосом сказал Седельников.

— Мы проведем время до восхода солнца вместе! — сказал ученый. — Посмотрим, что здесь делается в ночное время и послушаем. Иногда это бывает очень поучительным.

И, действительно, когда вся команда убралась на покой и на мостике остался лишь дежурный вахтенный, две черные, закутанные в шубы фигуры мерно шагали на баке. Это были командир и старый химик.

Оба молчали, и только изредка вспыхивали огоньки их папирос. На небе горели бледные звезды и тихо мерцали. Трещал на крепнущем к ночи морозе плывший лед и звонко ударялся о цепь якоря и железную обшивку парохода.

Была полночь, когда к шагающим по палубе друзьям подошел Жуков.

Он тоже был взволнован ожиданием, тревожился за судьбу изгнанниц и жалел Седельникова, горю которого он ничем не мог помочь.

Всю ночь, полную таинственных шорохов и голосов, ходили они по палубе, и плыли мысли нерадостные, тяжелые, как волны, лижущие борта парохода.

Когда же блеснули первые лучи бледного солнца, катер уже был готов, и его грузили лыжами, палатками, легкими санями, одеждой, припасами и оружием. На другом катере доставили аэросани и запас бензина.

Сдав команду над пароходом Григорию Петровичу, Седельников приказал на случай, если первая экспедиция не вернется через две недели, послать ю человек команды на поиски.

Был восьмой час, когда пять человек, свезенных с «Капитана Седельникова» на берег, остались у столба с английской надписью.

Здесь были терзаемый нетерпением и тревогой Илья Максимович, спокойный и задумчивый профессор и всегда жизнерадостный, жаждущий приключений Жуков. Двое матросов, Иван Русинов и поморский рыбак Илья Нерпин, возились около саней, закладывая на них багаж и крепко-накрепко привязывая его.

Когда все было готово, Седельников подошел к аэросаням и пригласил всех занять места. Профессор и журналист сели сзади за Ильей Максимовичем, поместившимся у руля, а матросы взобрались наверх клади, сложенной на грузовых санях, прикрепленных к аэросаням прочной цепью.

Ровная снежная поверхность позволяла двигаться с значительной скоростью, и аэросани, гудя, быстро шли вперед, взметая за собой клубы снега и мелких ледяных игл.

После получасового перехода Седельников внезапно остановил машину и спрыгнул на твердый снег.

— Я больше не могу! — крикнул он. — Мы прошли около 10 верст, и я нигде не заметил даже следов пребывания человека, ни складов, ни построек — нет ничего!

— Следы успели, верно, раз десять скрыться под снегом и льдом, мой друг, и в этом я не вижу ничего удивительного, — заметил Залесов. — Гораздо важнее второе обстоятельство… Возможно, однако, допустить, что несчастные ушли далеко от берега и увезли с собой все то, что столь предупредительно выгрузила для них международная эскадра. Вперед! Вперед! Еще есть надежда!

И снова над снежной пустыней заклубилась ледяная пыль, вздымаемая скользящими вглубь острова аэросанями. Равнина поднималась в гору, и двигатель работал медленнее и громче.