Женщины времен июльской монархии

«Да, мой дорогой Суверен, ваше имя было бы очень уместно в этом деле. Я наследую Наполеону. Вы там, в Тюильри, можете этого не заметить, но я-то здесь, в Парме, это знаю точно. Я пел перед Марией-Луизой; она оставила меня ужинать. Ужин длился всю ночь. Когда я проснулся утром, то вообразил, что был императором. Не особенно гордитесь своим морским романистом. Если я и пошел „На абордаж“, то именно как тенор, а не как писатель. Купидон говорит: „На его луке должно быть две тетивы…“

На протяжении всего отсутствия г-на де Бомбеля, Жюль Леконт проводил дни и ночи в герцогском дворце. Камергеры обращались к нему в третьем лице, делая вид, что говорят с титулованным лицом:

— Не желает ли господин «граф» позавтракать? Не подать ли господину «графу» лошадь?

В 1847 году тенор вернулся в Париж и добился реабилитации.

Это приключение, вызвавшее, как нетрудно догадаться, скандал при Пармском дворе, оказалось последним в галантной жизни Марии-Луизы.

Экс-императрица умерла 18 декабря 1847 года. И если на ее надгробии не высекли эпитафию, предложенную Арсеном Уссе: «Здесь покоится та, которая начала с императора, а закончила тенором…», то только потому, что так не принято писать на надгробном камне…

ПАРИЖ ВЛЮБЛЯЕТСЯ В ЛЮБОВНИЦУ ФИЕСКИ

Париж смотрел на Нину глазами предателя.

Альфонс Карр

Со времени своей женитьбы Тьер жил в интимной близости и с женой, и с тещей, что, конечно, служило пищей для сплетен. Поскольку г-н Дон благоразумно возвратился в Лилль к своим обязанностям главного сборщика налогов, они жили втроем в особняке на площади Сен-Жорж, владельцем которого стал маленький марселец. Простой народ в их квартале без стеснения весело подшучивал над странным трио.

В небольшом памфлете, опубликованном в 1848 году, некий автор, скрывшийся за подписью «Весельчак», сумел передать те разговоры и пересуды, которые велись по поводу будущего освободителя территории. В памфлете беседу ведут жители с улицы Бреда. Послушаем их:

«Две особы разговаривают, стоя каждая у дверей своего дома:

— Нет, вы только взгляните, мадам Паттар, на этого «малыша», который возвращается к себе. Когда он едет в карете, его совсем не видно — нос торчит на уровне оконца.

— Поневоле задумаешься, мадам Фрикото, как может такой человек удовлетворить одновременно двух женщин.

— А знаете, мне говорили, что с девяти вечера до полуночи он спит с тещей, а с полуночи до шести утра с женой… Вот они, сегодняшние нравы…

— А мне говорили, что они спят втроем в одной постели, и там у них такая же мешанина, как на птичьем дворе…

— Господи, чего только не бывает… Бедный коротышка должен был, наверное, задыхаться под этими двумя дамами. Ведь если с мадам снять корсет, то ей в постели понадобится немало места…

— К счастью, у г-жи Тьер комплекция ребенка…

— Но все-таки вынуждать пятнадцатилетнюю дочь участвовать в подобных мерзостях — это позор.

— А по мне, так она просто преступная мать. Сам «коротышка», он же мужчина, ну и пользуется этим. Мужчины вообще все свиньи. Но мать…

— Да, как сказал на днях г-н Лепла, бакалейщик, эта мать отдала бы «коротышке» и вторую дочь, лишь бы он не бросал.

— Вторую дочь? Это Фелисите, которой нет еще и десяти? Но это ужасно. Да что же в нем такого особенного, в этом «коротышке»?

И тут вмешался слушавший их до сих пор молча портье:

— Судя по всему, у него есть…

И он прошептал на ухо обеим женщинам что-то такое, отчего они с удивлением выпрямились, воскликнув:

— О!

После чего портье сделал жест руками, словно хотел показать длину и толщину огромной крысы. Обе женщины были потрясены.

Г-жа Паттар (с горящими от возбуждения глазами):

— Ну, господин Дюлар, по-моему, вы нам тут рассказываете сказки…

Г-жа Фрикото (с повлажневшими губами):

— Да уж вы скажете, господин Дюлар… Обе уходят в свой дом. Но во второй половине дня обе, не сговариваясь, направляются к особняку Сен-Жорж, чтобы поинтересоваться, не нужна ли г-ну Тьеру горничная».

Весь этот диалог, разумеется, сочинен самим автором. Но он точно отражает суть общественного мнения и разговоров, которые вели простые люди того времени.

Впрочем, очень скоро у парижан появились иные, куда менее фривольные темы для разговоров.

28 июля 1835 года, в пятую годовщину Трех славных дней революции, когда Луи-Филипп обходил выстроившихся на параде национальных гвардейцев, он едва не был убит на бульваре Тампль адской машиной Фиески. В результате покушения погибло шестнадцать человек, в том числе старый маршал Мортье. Событие это потрясло простой народ. Толпы людей, собравшись вокруг тюрьмы, куда был заключен цареубийца, криками требовали его смерти. Люди настаивали, чтобы возмездие было совершено с особой суровостью. Некоторые журналисты предлагали четвертование.

Наконец, начался судебный процесс, и все каким-то чудом изменилось благодаря присутствию женщины.