И маленький гладкокожий Филиппидес искал на себе волос.
Одному богу известно, как долго танцевала цыганка, раздевшись донага, среди скал Айя Мони. Но в том, что она действительно танцевала, не было сомнений. Она шла назад неторопливой танцующей походкой, и одежда на ней казалась невесомой. Есть такие женщины, которые, несмотря на возраст, еще умеют танцевать самозабвенно. Миссис Филиппидес не могла даже отдаленно представить себе этот танец цыганки в холодном сиянии полной луны.
Вот почему Констанцию так раздосадовало предсказание цыганки, почему она уехала, почему могла и не вернуться — а жить, например, в Париже, воскресив образ мужа в серебряной рамке, — но все же вернулась и привезла с собой девушку с Лемноса себе в утешение.
— Вот видишь, — сказала она мужу, — жизнь устраивается не только для тебя, но и для других тоже.
В сером доме звучали голоса.
В ту ночь, когда она вернулась, голоса заглушили друг друга.
— Ах! — кричала она. — Янко! Ты сумасшедший! Сумасшедший!
И смеялась от его сумасшествия. И впивалась в него зубами.
Кирия Ассимина, которую пока еще не уволили, не могла всего расслышать.
— Хорошо, давай уедем отсюда. Поедем в Афины, — сказал он наконец после долгих раздумий.
— Я ведь не
— Но вопрос стоит о твоем здоровье.
— Это просто возраст, — сказала она, поджав губы. — Я знаю, про женщин моего возраста есть много анекдотов. Тем не менее это так.
Он прикрыл ладонью ее руку; от этого жеста у нее подступал комок к горлу: ей хотелось взять его маленькую морщинистую руку и спрятать навсегда у себя в сердце. Там, где ничто не умирает.
Дело было не только в ее неважном самочувствии, хоть оно тоже сыграло свою роль. Было много и других причин: пыльный дом с хлопающими ставнями, который высвечивался насквозь прожектором маяка с противоположного конца мола; разъезженные, ухабистые дороги на острове; длинная гора серой пемзы; долгие вечера, когда дамы пили чай с вареньем, думая о том, какую бы сумочку заказать себе из Афин. Ох уж эти тоскливые хиосские вечера, сырые и душные! Но больше всего миссис Филиппидес боялась, что сбудутся предсказания цыганки, и надеялась убежать от судьбы, переехав в другое место.
И вот вместо сумочки Констанция Филиппидес заказала себе новую жизнь. Радость трепетала у нее на губах, отражаясь в серебряном зеркале с узором из ирисов и бантиков.
— А ты не подглядывай, — сказала она и положила зеркало на стол, когда муж заглянул ей через плечо. — Разве ты не знаешь, что лицо женщины в зеркале больше выдает ее тайны, чем в реальной жизни.
Интересно, какая же у нее
Они уехали на маленьком пароходике, который выходили встречать все жители города в ожидании чего-то, чего он никогда не привозил.
Чета Филиппидесов отправилась в Афины, где поселилась у подножия холма Ликавит. Район этот считался вполне престижным, хотя можно было выбрать и получше. Как бы то ни было, миссис Филиппидес отдалилась от общества, почти не поддерживая знакомств с людьми своего круга.
— Мне слишком хорошо, — говорила она, оправдывая свое отношение, — я слишком эгоистка, если угодно, чтобы дорожить этими людьми.
В ее тоне слышался вызов, словно она ожидала, что кто-то будет с ней спорить. Но муж ничего не ответил. А служанка есть служанка.
Во время деловых поездок мужа в средиземноморские порты миссис Филиппидес вела уединенный образ жизни. Он подозревал, что без него она становится совершенно счастлива. Судя по письмам, разлука приносила покой.