Женская верность

Хлопнула дверь и на крыльце показалась здоровенная деваха, по внешнему обличью сильно напоминавшая саму Наталью в молодости. Аккуратно отстранив её плечом, вышел мужичёк.

— Ну, что ж мы? Ты чай в свой дом приехала. Проходи, проходи. Прямо уж и не знаю, как сказать: гостья дорогая, али хозяйка?

Акулина молча подняла чемодан, подтолкнула вперёд себя Наташку и, медленно ступая, поднялась на крыльцо. Приложила ладонь к толстым дверным доскам, на минуту закрыла глаза и… вдруг услышала, как босые детские ножки шлёпают за дверьми. Она рванула дверь, мгновенно задохнувшись от спазма, резко и неожиданно сдавившего горло. Привалилась к косяку. В сумраке неосвещенной комнаты на земляном полу бегала, гоняясь за котом, маленькая девочка.

— Кулина, ты щё?

— Устала я, Наталья. Дорога дальняя, — радуясь, что в этом полумраке её лицо почти не различимо, она прошла к печи и опустилась на лавку.

— Вижу жисть без изменений.

— Да уж, хучь бы хужей не было. И то рады. С тобой-то кто?

— Устишкина внучка. Илюшкина, значит.

— Ну, а это моя Верка. Поди ещё совсем дитём помнишь? Да муж её Василий. Да девка их. Остальные-то отдельно живут. В своем доме двоих оставила. А уж, думаю, что твой зря пустовать будет. Вот тут и притулились.

— Ты не переживай. Я не за домом приехала, — оглядывая убогую обстановку и пол, так и оставшийся не покрытым, Акулина благодарила Бога, Тихона, Устинью, свою Судьбу, что довелось ей отсюда уехать. Не выжить бы ей здесь. Давно бы уж вместе с дочерью покоилась. До Москвы и двухсот километров нет. По Сибирским меркам — не так и далеко. А глушь и нищета такая, будто время тут остановилось.

Ужин привел Наташку и Акулину в уныние. Вареная картошка да капуста. По случаю приезда гостей — молоко. А так всё молочко на продажу. Ведь надо на что-то одёжу и обувку покупать. Да дров на зиму. Да мало ли нужд. Копейка в доме всегда требуется. Вон пол так и не застелили. И не потому, что дом Акулинин. Уж привыкли, почти за два десятка лет, как к своему. А копейки лишней нет.

Выпив кружку молока, Наташка, свернувшись клубком, уснула прямо на лавке.

— Ох, давно ли сами такими были? — Наталья старшая смотрела на приезжую гостью со странной смесью грусти и завести. Вот, поди ж ты, тоже Наталья. А и сравнивать нечего. Вот не увез бы дед Тихон её отца отсюда, чем бы её жизнь отличалась?

Акулина осталась без ужина. Больной желудок требовал очень осторожного обращения. И если остаться без ужина она ещё могла, то такая еда ничего хорошего ей не сулило. Надо было подумать о пропитании.

— Може где магазин поблизости есть?

— Как не быть. Вон, к Марье стукнем — откроет. Так-то она там не сидит. Что ей — глазами торговать?

— Москва недалече. Там товару всякого — чего только душа пожелает.

— Энто в Москве. А у нас кроме "дунькиной радости", да тройного одеколона может, что и есть, да я не припомню. Давно была.

На следующее утро Акулина принесла из местного магазина килограмм затвердевшей карамели и кулек галет, не менее твердых. Оставив все это на столе и наказав Наташке никуда со двора не уходить, направилась на другой конец деревни. Все так же, как много лет назад, струился утренний туман, где-то звякнули пустым ведром, промычала корова, которую хозяйка почему-то не выгнала в стадо. Пустынная улица совсем не изменилась. По спине у Акулины пробежали мурашки. Она перекрестилась: "Господи, помилуй". И направилась в конец улицы. Вот последний дом. Ещё немного. Она остановилась, осмотрелась. Поросшая травой трухлявая валежина — всё, что осталось от поваленной когда-то старой бёрезы, на которой она, молодая и влюблённая, сидела на вечерних посиделках. Вот тут с деревенскими парнями стоял Тимофей. Она присела на остатки берёзы. Закрыла на минуту глаза. И почувствовала, как сердце наполняется теплом и любовью. Не было в душе не боли ни горя, её Любовь все ещё была с ней.

Вернувшись Акулина застала суетящуюся Наталью:

— Ты нам дом оставляешь, а нам тебя и покормить-то нечем.

— Я счас в Москву за продуктами съезжу. Наташку у вас оставлю. На реку её не пущай. Девка городская. Не дай бог не убережем.

— Ой, какая река? Ты щё? Там давно воробью по колено.

— Наталья, ты окуньков-то помнишь? — Акулина смотрела на подругу своей юности и вспоминала, как уезжала на трудовой фронт, как оставляла на неё мать и этот дом.

— Так дура я, дура. Может и правда я тогда куда тех окуньков задевала? Мне б мово Антипа хоть одним глазком увидать… А только бумажка пришла, что пропал он без вести. Так что пенсии за него детям не дали. Глядишь, была б похоронка, все легшее было бы.

— Мне вот тоже отписали, что Тимоха мой без вести пропал. Да получила я письмо от сослуживца его, что видел он его гибель, примерное место, где могилку искать описывает.

— Энто ты такую даль к свому Тимохе и приехала? — Наталья опустилась на приступок крыльца.

— Надёжу имею — жив он. Ну а коли нет, своими глазами хочу могилку его увидать и поклониться.

— Могил-то тут, сама помнишь, какие бои-то были…