Женская верность

А Леонид сидел на завалинке под окном материнской комнаты, под подросшим тополем, у могилы своего отца и молча, глядя на обложенный дерном холмик, рассказывал ему свою жизнь… рассказывал. Отец оставался для него живым, до самого возвращения. Потому что письма на фронт проверяла цензура, и Татьяна не могла написать сыну о случившемся. А Леонид добыл для отца документы и летел как на крыльях, что вот теперь, наконец, заживут.

Глава 13

ПОВИДЛО

На душе у Прасковьи воцарился мир. Жила она в тепле. И хоть комната была только одна, но хлопотать другую для неё и Кулинки никому в голову не пришло. Потому как война всех заставила потесниться. А самое главное, не было ни у кого желания. Все были рады, что снова вместе.

Иван вернулся без телеграммы и предупреждения. Как-то днём, когда дома были только Прасковья да Надежда, в дверь стукнули, и следом же она открылась. Прасковья насторожилась: "Кто энто?"

А Надежда, поправлявшая свою пышную кудрявую шевелюру перед квадратным настенным зеркалом в деревянной рамке, присела и кинулась к дверям: "Ваня! Ванечка! Ваня!!!". И повисла на шее у брата.

В дверях стоял статный военный, в белом полушубке и армейской шапке со звездочкой.

— Здрасте. Вот, вернулся. Где все-то?

— Иван? — и глаза Прасковьи затянула пелена слез.

— Ну что ты, бабушка Прасковья. Ведь жив, не ранен даже. Я тут тебе подарочек припас, — Иван разделся, повесил полушубок на вешалку у дверей и достал банку сгущенного молока.

— Так на работе. Я к мамане сбегаю. Сообщу. Ленка в закрытом цехе. А к Илюшке на верхотуру тоже не докричишься. Уж вернутся и узнают.

— Ладно. Не тараторь. Пойду-ка я пока в баньку схожу.

— Счас, Ванечка, я соберу тебя.

— Вот портки да рубаху исподние батины положу. Ты в свои-то прежние не поместишься, — и Надежда с сомнением осмотрела Ивана.

На мгновенье сердце Ивана замерло: " Батя, никогда уже не свидимся, батя".

— Ложи, — и радость возвращения смешалась с болью потери.

— Полушубок-то оставь. В баню-то лучше в Илюшкиной фуфайке.

— Ладно. Раскомандовалась, — и Иван послушно натянул маловатую фуфайку.

Вечером перед ужином Иван раздавал подарки. Матери привез теплую вязаную шаль, которая много лет потом грела Устинью, а сестрам по тоненькому, прозрачному как воздух, платку. Акулине достался отрез материала, хранила она его потом в своём привезенном сундуке много лет.

— А тебе вот, — и Иван поставил на стол чемодан не чемодан, черный, со скошенной стороной, украшенный перламутровым узором. Привязанным прямо к ручке маленьким ключиком открыл — и все замерли. Внутри оказался аккордеон. Настоящий немецкий аккордеон. О таком Илья даже мечтать не мог.

И тут Иван вспомнил, что приготовленный для бабушки Прасковьи подарок — банка сгущенного молока, отдан ещё днем.

— А это Вам, — и Иван протянул Прасковье пачку печенья из своего сухого пайка. Опустил руку в свою солдатскую котомку, чуть замешкался: "Мам, приготовил ещё вначале войны. Вот", — и Иван протянул Устинье квадратную серебряную коробочку.

— Портсигар это. Для бати. Убери.

В возникшей тишине Устинья открыла ящик комода, купленного Тихоном еще до войны и аккуратно положила туда, где хранила бельё мужа. А потом в этом портсигаре хранились от получки до получки и на всякий случай все семейные сбережения.

Все уселись ужинать.

Самым лучшим подарком оказалось сгущенное молоко. Прасковья отламывала кусочек белого хлеба, макала его в сладкую белую жижу и с видимым удовольствием ела.

На следующий день Иван пошел в отдел кадров и уже через день вышел на работу.

А с первой получки, помня, как Прасковья радовалась сгущёнке, Иван зашел в магазин и купил пол-литровую банку абрикосового повидла. Повидло понравилось Прасковье ещё больше, чем сгущенка. Потом и Иван и Илья, где сэкономив на обеде, где на кино, постоянно покупали ей разных сортов повидло.

— Устишка, энто у нас и яблоки и ягода в Покровском растет, а мы повидлов не делали.

— Яблоки-то растуть, да сахар кусается. Потому и не делали. А тут сахар купить можем, да яблоки кусаются.

— Бабушка, ты не об чем не думай. Знай себе отдыхай, да чай пей. Вон у нас в столовой стали сладкие булочки печь. Ежели седни напекут — после работы принесу, — и Илья нахлобучив ушанку отправился на работу.

Образовалось между Ильей и Иваном соревнование, каждый хотел удивить Прасковью чем-нибудь новым и вкусным. А та радовалась как ребёнок, от чего Иван и Илья ещё пуще старались.

Как-то утром Прасковья не смогла встать.

— Щёй-то мне занеможилось.

— Да кто ж тебя, мама, гонит? Отдыхай, — и Устинья стала собираться на работу.

С этого дня Прасковья всё реже вставала, всё чаще проводила целые дни в постели. Слабла прямо на глазах, хотя никакого видимого недуга никто из семьи у неё не замечал. Так прошло чуть больше трех месяцев. И Устинья решила вызвать врача на дом. Хоть и не молода уж, а может чем поможет.