Женская верность

Акулина справилась по хозяйству. Выгнала корову. Поставила на стол кринку молока для матери, взяла тяпку и направилась к Устиньину дому. Решила начать с её огорода. С собой у неё было приготовлено три варёных картофелины, огурец, да молоко в бутылке зеленого стекла, заткнутое тряпицей. Работала Акулина не разгибаясь. Так тоска меньше душу ела, да всяким мыслям отбой был. Ну и работы, в самом деле — конца краю не видать. Когда задеревеневшую спину невозможно стало разогнуть, а старая кофта намокла от пота — хоть выжимай, да солнце уже вовсю разошлось и пекло нещадно, Акулина присела на крыльцо Устиньиного дома, развязала свою котомку и приготовилась есть, но от жары и усталости есть не хотелось. Казалось, конца краю этой картошке не будет. Но, если не поесть, то сил на работу не хватит, помочи ждать не откель. Рассиживаться долго — тоже нельзя. И маленькая тоненькая женская фигурка встала к очередному картофельному ряду.

Когда солнце поднялось в зенит, Акулина закинула тяпку на плечо и пошла к своему дому. Надо было проведовать мать, да натаскать воды для полива огорода.

Мать сидела на завалинке и, не отрываясь, смотрела на дорогу. Видела она плохо, поэтому добиралась до места на ощупь, так что больше прислушивалась, но все равно, взгляд её был направлен на деревенский просёлок.

— Ты хучь поела? Сколь раз тебе говорить, что они только добрались. А там покель устроятся, покель назад письмо дойдет. Чего ты себе душу рвешь? Ослабнешь, куды я тебя потащу?

Никуда Акулина её тащить не собиралась, сама переживала не меньше за Устинью, ребятишек, тоска по дочери, разлука с Тимофеем — заставляли её сердце то комом встревать в горле, то биться так, что дух перехватывало. Но мать было жаль, нельзя было показывать вид, что тоже переживает. Вот она и придумала, что как Тихон обещал, Прасковью заберут с собой, а на дальнюю дорогу нужны силы. На самом же деле, Акулина для себя решила, что дух вон, а уж хотя бы картохой запасётся. Ежели Устинья со своим выводком вернутся, то хоть с голоду не помрут. Ну, а ежели Бог даст, устроятся на новом месте, то вот Тимоха из армии придет и будет решать, как там дальше жить. Тут оставаться, али к Устишке ехать.

Наконец, долгожданное письмо было получено. Акулина, прочитав первый раз, от волнения ничего толком не поняла. Прасковья, вытирая слезы ладошками, просила:

— Сызнова читай, старая я — ничего-то не понимаю.

И Акулина читала его ещё раз, и ещё раз…

Письмо было написано рукой Тихона и говорилось в нем, что всё обустроилось хорошо, что все живы — здоровы, сильно об них беспокоятся. Ещё Тихон советовал продавать все, хоть бы и подешевле, но побыстрее, и ехать к ним. Что жизнь тут не в пример легче.

Акулина как-то сразу успокоилась:

— Ему что? Хучь бы все побросай. Вот ужо картоху выкопаем, весной продадим, Тимоха возвернётся, а там жизть покажет.

И одному богу было известно — что покажет жизнь.

Лето прошло в трудах и заботах о двух домах и старой матери. Брат уехал в Москву на заработки ещё до отъезда Устиньи, да так и пропал. Родственники, которые также ещё раньше перебрались в столицу от голодной деревенской жизни, в ответ на письмо Акулины отписали, что однажды случайно видели его, но сам он к ним не приезжал и где он, и что с ним не знают. Мать плакала и молилась о сыне. Брата Прасковьи судьба занесла на Украину. Писал он редко, однако родню свою не забывал и в каждом письме советовал ехать к нему, потому как город, где он обосновался, шахтерский и деньги он получает хорошие, а ещё уважение и почёт, которого в деревне сколь не трудись — не заработаешь.

Наступила осень. Пришла пора копать картошку. Лишних рук в это время в деревне нет. И Акулина с рассвета до заката копала её родимую. Вилами подкапывала корень, обирала клубни в ведро и ссыпала в кучи, которые потом перетаскивала под навес. Картоху следовало просушить, перебрать и только потом опустить в подпол. К концу дня спина болела так, что Акулина, не разгибаясь, добиралась до бани, воду в которую натаскивала с утра, слегка её подтапливала и тем спасалась, смывая соленый пот и разгибая спину в водяном пару.

Эх, спина — спинушка, наверно и ты память имеешь. Не то чтобы болела, но как-то через много лет, в городской бане, где вода течёт, не переставая, и парная всегда наготове, зашла Акулина в парную, а спина ей и напомнила картофельное поле в Покровском. Никогда по жизни спина её не мучила, но и в парную Акулина никогда более не ходила.