Женская верность

— Ну, пока несколько дней придётся пожить там. Это когда он придет. А там как-нибудь объясню ему всё. Тома? Ну что ты? Никуда я от вас не уйду. Что я, мальчишка какой! Только душу мне не тяни. И так тяжко. Мне, думаешь, легко своего родного сына так обманывать? С души воротит. Да ничего придумать не могу. Да и перед вами каяться, а грех за мной один, что тебя люблю, хоть и не по возрасту мне это.

Ах, ночь была! Какая эта ночь была! Что до рассвета не хватило времени.

— Том, ну ты мне котомку-то как на войну не собирай. Там же какая-никакая одежда есть. Ну, не новая. Да, думаю, недолго. Перебьюсь. Придет. Встретим. А через день другой выберу момент, поговорю.

Тамара стояла в спальне, вполуха слушая Николая. Взгляд остановился на ящичке, где хранились носовые платки. Она достала не новый, но выстиранный и старательно отутюженный носовой платок, капнула на него своими духами, этот запах так ему нравится: " Коля, ну хоть платок-то носовой чистый возьми". Подошла к нему, черные волосы рассыпаны по плечам, тонкая ночная сорочка сползла с плеча. Прижалась, вдыхая его запах, подняла на него блестящие чёрные глаза: "Платочек-то вот", — и положила его в карман костюма.

— Ладно. Машина ждет. Вечером, значит, чтобы позвонила в кабинет. Ну, пока.

Оставшись одна, Тома подошла к кухонному окну. Вот он вышел из подъезда, подошел к дверке "Волги", открыл…

— Если посмотрит на окна, то вернётся, — загадала про себя.

Он придержал рукой дверку, наклонился, поставил на сиденье портфель. Сердце у Тамары стучало гулко, комок в горле не давал ни вздохнуть, ни выдохнуть.

— Нужна-то я ему… — оконное стекло холодило разгорячённый лоб.

Всё также придерживая дверку, он распрямился, поднял голову и стал приглядываться к блеску оконных стёкол. Потом поднял руку, чуть махнул, сделал вид что кашлянул и сел в машину.

Тамара сидела возле батареи. Её трясло то ли от оконного холода, то ли душа не в силах была выдержать напряжение.

— Да какой там расчёт!? Люблю я его! Люблю… — и слёзы ручьями катились по её смуглым щекам.

— Мам, в садик опоздаем, — Леночка, хлопая большими зелёными глазами, стояла возле косяка кухонной двери.

— Умывайся, доченька. Давай. И, правда, уже много время.

В ванне зажурчала вода. Тамара намочила кухонное полотенце, приложила к лицу.

— Мам, дядя Коля мне ещё вечером велел, чтоб я тебе если что, то сказала…

— Наташенька, что? Что? Что "если что"?

— Ну, я думаю, что вот счас и есть "если что". Он сказал, что возвращаться не будет.

Сердце у Тамары оборвалось.

— Возвращаться не будет, потому что никуда не уходит. Вот. Должен же он сына встретить? Ну, как ты не понимаешь?

Слёзы текли так, что при всем желании остановить их Тамара ничего поделать не могла. "Ну, вот. Наверное, это и есть истерика. Да, русской бабе только в истерику и впадать… А я хохлуша", — она поискала глазами часы.

— Девочки, девочки, давайте быстрее. Уже опаздываем, — умылась, чуть подкрасила припухшие губы. А больше ничего и не требовалось. Длинные чёрные ресницы и под стать им, будто кисточкой художника выписанные брови, да от слёз опухшие веки. Какая уж краска.

В детской раздался плачь.

— Ну вот, разбудили Танюшку. Мам, вы бы с Леночкой поменее шумели. А то пока ты её в садик водишь, мне хоть караул кричи.

Тамара, уже готовая к выходу, вернулась в спальню.

— Ну, ну, ну… Баюшки, баюшки, — ребёнок, увидев мать, немного повозился и успокоился.

— Мам, шли бы вы уж. Она скоро совсем проснётся.

— Идём. Идем. За привычной суетой душевная боль как-то сжалась, одеревенела. И этот кубик из боли с жесткими углами, поместился где-то в груди, отдавая болью под лопатку. Звонить вечером она не стала. И только вглядывалась в лицо третьей дочери. Странно, но Танюшка была так похожа на своих старших сестёр, будто и не было у них разных отцов.

— Мам, мама, телефон. Не слышишь что ли?

Громкость звонка на аппарате и вправду была убавлена, чтоб не тревожить служебными ночными звонками Танюшку, которая по причине своего малого возраста была изрядной рёвой.

Леночка стояла возле кровати и теребила Тамару.

— Иду. Вздремнула, наверно, — Тома вышла из комнаты.

— Ну, ты как? Том?! Это ты?

— Я.

— Ты почему не позвонила? Мне тут выкручивайся!

— Вот, не успела…

— Тома, потом будем нюни разводить. Как Танюшка? Ты её кормила?

— Ну, конечно. Что ж теперь голодом держать.

— Тома, ты мне перестань! Я тоже не железный. Совесть имей. Чем Танюшку кормила? Молоком? Ну, да понимаю. Я про грудь. А то пока меня нет там, наделаешь делов. Приучишь к соске. Дай Наталье трубку. Потом. Ну, потом. Наталью, говорю, позови.

— Наташа, как там мама? Рядом стоит? Ладно. Я буду говорить, а ты молчи если правильно. Если не правильно, говори "нет". Поняла? Чего молчишь? Тьфу!

— Наташа, ты чего стоишь и молчишь?

— Мам, я не молчу. Мы разговариваем.

Глава 35 ВОЗВРАЩЕНИЕ