Женская война

— Извините, сударыня, но я, к сожалению, не так хорошо знакома с военными терминами, как вы; что понимается под мщением в военном смысле?

— Нет ничего проще, дорогое дитя.

— Но объясните же.

— Они повесили офицера из армии принцев, не так ли?

— И что же?

— Так отыщем в Бордо офицера из королевской армии и повесим его.

— Великий Боже! — вскричала испуганная Клер. — Что такое говорите вы, сударыня?

— Герцог, — продолжала старая маркиза, не замечая ужаса виконтессы, — кажется, уж арестовали этого офицера, который был комендантом в Сен-Жорже?

— Да, сударыня, — отвечал герцог.

— Барон де Каноль арестован? — вскричала Клер.

— Да, виконтесса, — хладнокровно отвечал герцог. — Господин де Каноль арестован или скоро будет арестован. Приказание отдано при мне, и я видел, как отправились люди, которым поручено исполнить его.

— Стало быть знали, где он находился? — спросила Клер с последней надеждой.

— Он был в загородном доме нашего хозяина, президента де Лалана, и даже, как мне сказали, с большим успехом играл там в кольца.

Клер вскрикнула; маркиза де Турвиль в удивлении обернулась, герцог взглянул на молодую женщину с едва приметной улыбкой.

— Господин де Каноль арестован! — повторила виконтесса. — Но что же он сделал? Боже мой! Что общего между ним и страшным происшествием, которое огорчает всех нас?

— Как что общего?.. Да все, моя дорогая. Разве он не такой же комендант, как Ришон?

Клер хотела возразить, но сердце ее так сжалось, что слова замерли на ее губах. Однако ж, схватив герцога за руку и со страхом взглянув на него, она смогла лишь прошептать кое-как:

— Все это только так говорится, герцог? Не правда ли, только хотят показать, что будут мстить? Кажется, ничего нельзя сделать человеку, сдавшемуся на честное слово. По крайней мере, я так думаю.

— Ришон тоже сдался на честное слово, сударыня.

— Герцог, умоляю вас…

— Избавьте меня от просьб, виконтесса, они бесполезны. Я ничего не могу изменить в этом деле: только совет может решить…

Клер выпустила руку герцога де Ларошфуко и побежала прямо в кабинет принцессы. Ленэ, бледный и встревоженный, мерил комнату большими шагами; принцесса разговаривала с герцогом Буйонским.

Виконтесса де Канб подошла к принцессе, легкая и бледная как тень.

— Ваше высочество, — сказала она, — умоляю во имя Неба… прошу вас… позвольте переговорить с вами.

— Ах, это ты, моя милая. Теперь мне некогда, — отвечала принцесса, — но после совета я вся к твоим услугам.

— Ваше высочество, мне непременно нужно переговорить с вами до совета.

Принцесса выслушала бы ее, если б противоположная дверь не растворилась и не вошел герцог де Ларошфуко.

Он сказал:

— Совет собрался и с нетерпением ждет ваше высочество.

— Ты видишь сама, милая, — сказала Клер принцесса, — я не могу выслушать тебя в эту минуту; но пойдем на совет, когда он окончится, мы выйдем вместе и поговорим.

Больше настаивать было невозможно. Ошеломленная страшной быстротой, с которой развивались события, бедная женщина начала терять присутствие духа. По глазам и жестам окружающих она пыталась понять, что происходит, но так и не смогла ничего угадать. При всей своей энергии она не могла вырваться из этого страшного сна.

Принцесса пошла к залу. Клер бессознательно шла за нею, не замечая, что Ленэ взял ее безжизненно повисшую холодную руку.

Вошли в зал совета. Было часов восемь вечера.

Зал этот, весьма обширный, казался чрезвычайно мрачным, потому что был темен, а окна его были прикрыты занавесками. Между двумя дверьми, против двух окон, в которые все же пробивались последние лучи заходящего солнца, поставили возвышение, а на нем приготовили два кресла, одно для принцессы Конде, другое — для герцога Энгиенского. От каждого кресла шел ряд табуретов, предназначенных для дам, составлявших собственный совет ее высочества. Прочие судьи должны были сидеть на приготовленных для этого случая скамьях. Сзади кресла принцессы стоял, опершись на его спинку, герцог Буйонский. Герцог де Ларошфуко стал позади кресла маленького принца герцога Энгиенского.

Ленэ поместился напротив секретаря; рядом стояла Клер, дрожащая, в смущении и отчаянии.

Двери растворились: вошли шесть армейских офицеров, шесть офицеров городской гвардии и шесть городских чиновников.

Они разместились на скамьях.

Два канделябра, каждый с тремя свечами, только и освещали огромную залу, в которой собралось импровизированное судилище. Свечи стояли на столе перед принцессой и освещали главную группу, в то время как остальные присутствующие постепенно терялись в темноте по мере удаления от этого слабого источника света.

Солдаты из армии принцессы, вооруженные алебардами, охраняли двери.

Снаружи слышался шум ревущей толпы. Секретарь начал перекличку. Каждый вставал по очереди и отвечал, что присутствует.

Затем докладчик изложил дело: он рассказал о взятии Вера, о нарушении честного слова, данного маршалом де Ла Мельере, и о предании Ришона позорной казни.

В эту минуту офицер, нарочно поставленный у окна, по данному заранее приказу раскрыл его и стали слышны крики:

— Мщение за храброго Ришона! Смерть мазаринистам!