Женская война

— Ах, Боже мой! Боже мой! — говорила она, прижимая руку к сердцу. — Ты свидетель, что я не могу больше переносить этой жизни, которой я никогда не знала. Я искала в монастыре одиночества и безвестности, а не всех этих взглядов, обращенных на меня.

Тут она встала и сделала несколько шагов по направлению к сосновой рощице.

— Впрочем, — продолжала она, — что мне за дело до света, если я отказалась от него, до того света, который принес мне только зло! Общество было жестоко ко мне, так чего же ради буду я беспокоиться о его суждении, раз я обратилась к Богу и стала зависеть от нею одного? Но, быть может, Бог осуждает эту любовь, которая все еще живет в моем сердце и снедает его? О, если так, пусть он вырвет ее из моей души или вырвет душу из моего тела!

Едва бедная, отчаявшаяся женщина произнесла эти слова, как, бросив взгляд на одежду, которая была на ней, пришла в ужас от этого кощунства, так мало согласовавшегося со священной одеждой, которую она носила. Белой исхудавшей рукой она утерла слезы с ресниц и подняла глаза к небу, словно принося ему этим взглядом в жертву свои душевные страдания.

В эту минуту аббатиса услышала чей-то голос и обернулась. Это была сестра-привратница.

— Матушка, — сказала она, — в приемной дожидается какая-то женщина, которая просит вас принять ее и выслушать.

— Как ее зовут?

— Она говорит, что скажет свое имя только вам.

— А какова она на вид?

— Как будто бы из благородных.

— Опять столкновение со светом, — тихонько проговорила аббатиса.

— Что же ей сказать? — спросила привратница.

— Скажи, пусть придет.

— Куда, матушка?

— Приведи ее сюда, я с ней переговорю здесь, в саду, на скамейке. Мне не хватает воздуха, когда я не под открытым небом.

Привратница удалилась и спустя минуту вернулась в сопровождении какой-то женщины, в которой по одежде, богатой при всей ее печальной простоте, было легко распознать светскую женщину.

Она была небольшого роста, ее быстрая походка не отличалась, может быть, истинным благородством, но дышала какой-то невыразимой прелестью. Она несла шкатулочку из слоновой кости, резко выделявшуюся своею тусклой белизной на фоне черного атласа ее платья, вышитого стеклярусом.

— Вот, матушка настоятельница, сударыня, — сказала привратница.

Аббатиса опустила вуаль и повернулась к посетительнице.

Та опустила глаза, а настоятельница, видя, что она бледна и дрожит от волнения, устремила на нее ласковый взгляд и сказала:

— Вы пожелали говорить со мной, и я готова выслушать вас, сестра моя.

— Матушка, — отвечала незнакомка, — я была до такой степени счастлива, что мое счастье, как мне внушала моя гордость, казалось, не могло быть разрушено даже самим Богом. И вот теперь Господь дунул и загасил его. Пришла пора проливать слезы, пришло время раскаиваться. Я пришла просить у вас убежища, где бы мои рыдания были заглушены толстыми стенами вашего монастыря, где бы мои слезы, оставившие следы на моих щеках, не вызывали насмешек света, где бы Господь, который, быть может, ищет меня, веселящуюся среди мирских праздников, нашел меня, плачущую в святом уединении и смиренно склонившуюся к подножию его алтарей.

— Ваша душа поражена глубоко, я это вижу, потому что сама знаю, что значит страдать, — ответила молодая настоятельница. — И в своем смятении душа ваша не может отличить того, что есть на самом деле, от того, что она желает. Если вы действительно нуждаетесь в безмолвии, действительно нуждаетесь в умерщвлении плоти, если вы нуждаетесь в покаянии, то войдите сюда, сестра моя, и страдайте вместе с нами. Но если вы ищете такое убежище, где можно свободно терзать свое сердце рыданиями, где можно испускать вопли отчаяния, где никакой взгляд не остановится на вас, печальной жертве, тогда, сударыня, — продолжала аббатиса, качая головой, — о, тогда лучше уходите отсюда, затворитесь в своем доме, и там вы будете меньше на виду у всех, чем здесь, а ковры и обои вашей молельни будут лучше заглушать ваши рыдания, чем голые доски наших келий. А Бог, если только вы не заставили его отвернуться от вас слишком великим грехом, всегда и везде будет с вами.

Неизвестная подняла голову и, в свою очередь, с удивлением посмотрела на молодую аббатису, обратившуюся к ней с такими словами.

— Матушка, — сказала она, — разве не должны все страдающие прийти к Господу и разве дом ваш не есть святая остановка на пути к Небу?