Женская война

— Черт возьми! Что они говорят? — прошептал Ришон, нахмурив брови. Хотя он слышал не все, однако же понимал, что нападают на его честь. Впрочем, грозные взгляды королевы и герцога не обещали ему ничего хорошего, и при всей его храбрости эта двойная угроза беспокоила его, хотя нельзя было, судя по его презрительному спокойствию, угадать, что происходит в душе его.

— Надобно судить его, — сказала королева. — Соберем военный совет, вы будете председателем, герцог. Выберите же асессоров и кончим дело поскорее.

— Ваше величество, — возразил Ришон, — не для чего собирать совет, не для чего судить меня. Я сдался в плен, основываясь на честном слове маршала де ла Мельера. Я арестант добровольный, и это доказывается тем, что я мог выйти из Вера вместе с моими солдатами, что я мог бежать прежде или после их выхода, и однако же я не бежал.

— Я ничего не понимаю в делах, — отвечала королева, переходя в другую, соседнюю комнату. — Если у вас есть дельные оправдания, вы можете представить их вашим судьям. Не можете ли вы заседать здесь, герцог?

— Можем, — отвечал он.

И тотчас же, выбрав в передней двенадцать офицеров, составил военный суд.

Ришон начинал понимать дело. Но скоро выбранные судьи заняли места. Потом докладчик спросил у него имя, фамилию и звание.

Ришон отвечал на эти три вопроса.

— Вас обвиняют в измене, потому что вы стреляли в короля, — сказал докладчик. — Признаетесь ли, что вы виноваты в этом преступлении?

— Отрицать это значило бы отрицать действительность. Да, правда, я стрелял в королевских солдат.

— По какому праву?

— По праву войны, по праву, на которое в подобном обстоятельстве ссылались принц Конти, Бофор, д'Эльбеф и многие другие.

— Такого права не существует, милостивый государь, оно просто называется возмущением.

— Однако же, основываясь на этом праве, лейтенант мой сдал крепость. Я привожу эту капитуляцию в мое оправдание.

— Капитуляцию! — вскричал герцог д'Эпернон с насмешкою, потому что предчувствовал, что королева подслушивает, и ее тень диктовала ему эти оскорбительные слова. — Хороша капитуляция! Вы, вы вступили в переговоры с маршалом Франции!

— Почему же нет, — возразил Ришон, — если маршал Франции вступил со мною в переговоры?

— Так покажите нам эту капитуляцию, и мы посмотрим, действительна ли она.

— У нас было словесное условие.

— Представьте свидетелей.

— У меня один свидетель.

— Кто?

— Сам маршал.

— Призвать маршала, — сказал герцог.

— Это бесполезно, — отвечала королева, раскрыв дверь, за которою она подслушивала. — Уже часа два как маршал уехал. Он отправился на Бордо с нашим авангардом.

И она закрыла дверь.

Это явление оледенило все сердца: оно обязывало судей наказать Ришона.

Пленник горько улыбнулся.

— Вот, — сказал он, — вот как маршал де ла Мельере держит свое слово! Вы правы, милостивый государь, — прибавил он, обращаясь к герцогу д'Эпернону, — вы совершенно правы. Я напрасно вступал в переговоры с маршалом Франции!

С этой минуты Ришон решился молчать и презирать своих судей, он не отвечал на вопросы.

Это весьма упростило следствие, и через час оно было кончено. Писали мало, а говорили еще менее. Докладчик предложил смертную казнь, и по знаку герцога д'Эпернона все единогласно согласились с ним.

Ришон выслушал приговор, как простой зритель, он молчал и даже не изменился в лице и был отдан начальнику полиции.

Герцог д'Эпернон пошел к королеве. Она была очень довольна и пригласила его обедать. Герцог, думавший, что попал в немилость, принял приглашение и отправился к Наноне, желая сообщить ей, что он все-таки пользуется милостью ее королевского величества.

Она сидела в удобном кресле у окна, выходившего на Либурнскую площадь.

— Что же, — спросила она, — узнали вы что-нибудь?

— Все узнал.

— Ого! — прошептала она с беспокойством.

— Да, да. Помните ли донос, которому я имел глупость поверить, донос о сношениях ваших с Канолем?

— Что же?

— Помните ли, у меня просили бланк…

— Далее, далее!

— Доносчик в наших руках, душа моя, пойман его же бланком, как лисица капканом.

— В самом деле! — сказала испуганная Нанона.

Она очень хорошо знала, что доносчиком был Ковиньяк, и хотя не очень любила родного братца, однако же не желала ему несчастия. Притом же, братец мог рассказать тысячу тайн о Наноне, которые она не хотела пустить в огласку.

— Да, доносчик у нас! — продолжал д'Эпернон. — Что вы об этом скажете? Мерзавец с помощью этого бланка сам себя назначил комендантом в Вер. Но Вер взят, и преступник в наших руках.

Все эти подробности так согласовались с промышленными предприятиями Ковиньяка, что Нанона еще более испугалась.

— А что вы с ним сделали? — спросила она дрожащим голосом. — Что вы с ним сделали?

— Вы сами можете видеть, что мы с ним сделали, — отвечал герцог, — вам стоит только приподнять занавеску или просто откройте окно. Он враг короля, стало быть, можно посмотреть, как его повесят.

— Повесят? — вскричала Нанона. — Что вы говорите, герцог? Неужели повесят того самого, который выманил у вас бланк?