Женские праздники (сборник)

Маша вяло пыталась сопротивляться: библиотека. консультации. да и с работы не отпустят. Тут Олеся забрала у нее трубку и в две минуты все уладила. Она ворковала с железной Капой, как с подружкой. На украинские вареники ее пригласила! Так Маша получила увольнительную на три дня. Фантастика! Всю неделю перед отъездом она прожила в эйфории. Ее не смогли испортить даже участившиеся визиты охранников, которых она должна была обслуживать «по-родственному». Провожая ее на электричку, Бифитер сказал:

— Что, цыпа, захотелось отборного зерна поклевать? Дело хорошее. Но не вздумай в наш курятник лису привести, а то я сам из тебя цыпленка табака сделаю. Оки-доки?

— Оки-доки.

— Тогда держи билеты, туда и обратно, а это твои «фирменные», — он протянул ей запечатанный конверт. — Старушку мать побалуешь.

— Это те самые? — спросила Маша.

— Ага, целковые.

Родной город встретил ее необычной для раннего августа жарой. В автобусе никто не садился, словно боясь прилипнуть к кожаному сиденью. Она пожалела, что не предупредила о своем приезде подругу, жившую в пяти минутах от вокзала. Вечером забежит. Ее московским подвигам Настя, разумеется, не поверит — а как насчет вот этого! Маша опускала руку в сумочку и с замирающим сердцем ощупывала заветный конверт. Но сначала пусть откроет мать! Это будет нечто. Шалава? Нахлебница? А это видела! Вот так я зарабатываю «на фирме». Тебе сколько нужно? Да ты бери, я не обеднею. Сладкие грезы. Как будто она собиралась возвращаться в Москву!

Пирог с грибами, печеная картошка, домашняя «клюковка». Ради этого стоило тащиться по жаре в такую даль. Давно они так дружно не сидели. Мать сама подливала дочери — когда такое было! — и ласково заглядывала ей в глаза. Отчим гусарил, все порывался встать из инвалидного кресла и выпить за старую гвардию. Коленька, смущенно гугукая, протянул ей иконку равноапостольной мироносицы Марии Магдалины. После четвертой рюмки язык у Маши развязался, и потекла речь медовая о жизни красивой и безбедной, о золотых московских куполах и царских апартаментах, о былинных воинах в камуфляже и невиданных спальных флотилиях, о друзьях, надеждах и девичьей любви, это уж как водится, любви первой и единственной, любви чистой и безгрешной. Маша так вошла в роль, описывая подарки и корзины цветов от анонимного поклонника, что не выдержала огромности своего счастья и, разрыдавшись, убежала в ванную.

Когда она вышла, мать окликнула ее из кухни. Хлестала ржавая вода из крана, в мойке дребезжали тарелки с объедками. Капитолина Захаровна, взгромоздясь на подоконник, курила в открытое окно, за которым маячила старая липа, как севший на мель парусник.

— Ну что? Всё?

— Мам, ты о чем?

— Все сказки нам успела рассказать или что-то на сладкое оставила?

Маша похолодела. Мать в курсе! Каким-то образом разнюхала по своим каналам. Первое желание было бежать — к Насте, к черту лысому, подальше от этого трезвого, до печенок проникающего взгляда. Но она не то что бежать — вздохнуть не смела. Главное, отпираться. Стоять насмерть. Даже если будут прижигать тело горящей сигаретой.

— Где конверт?

И про конверт знает! У Маши потемнело в глазах. Ее заготовки про «фирму» и валютную зарплату — боже мой, жалкий детский лепет. Это кранты. Тут отпирайся не отпирайся. Не чуя под собой ног, она ушла в прихожую и вернулась с изящным длинным конвертом без единой морщинки, белоснежным красавцем, сто раз ощупанным и оглаженным. Мать вскрыла конверт и вытащила из него деньги.

— Что это? — она держала веером, как карты, несколько сторублевок. — Здесь должно быть пятьсот долларов.

— Я. я не брала.

— Ах ты дрянь! Тебя зачем в Москву отправили? Думаешь, я не знаю, сколько там у тебя набежало? Все знаю, до копеечки. Тебе договор показать? Пятьсот «зеленью» сразу и еще пятьсот через год. Вот так. Ты, шлюха, сначала своего отчима инвалида и брата придурка обеспечь, а потом будешь за богатым принцем гоняться. Вырвалась на волю! А я — старшая по дурдому! И этот еще, Оноприенко, клещ энцефалитный, всеми лапками вцепился! Я тебе такую вольную жизнь устрою.

Смысл угроз не доходил до Машиного сознания. В ее голове прокручивался июньский вечер: капитан Оноприенко с Настей. ударная доза спиртного. этот ночной вызов и тут же подъехавшая «восьмерка». блудливая улыбочка, с которой Капин начальник захлопнул за Машей дверцу машины. прощальный взмах руки. А она-то, дура набитая. Пригрозила шоферу, что мать их из-под земли достанет. Эта кого хочешь достанет и своими желтыми клычищами горло перегрызет. У нее вон пена на губах. Бешеная собака.

Маша сделала шаг вперед и толкнула мать в черный оконный проем.

Детство Тёмы

А то мы не знаем, как это бывает! Не утоп, гад, как десять тысяч братьев, вильнул хвостом, только его и видели, одно слово, живчик, — брассом не брассом, кролем не кролем, а доплыл, сволочь такая, без мыла влез в красавицу яйцеклетку, Аленушку, голубицу невинную, — и через девять месяцев как серпом по яйцам: «мальчик из интеллигентной семьи».