Женские сказки. Книга 2

Наибольшей свободой пользовались почтенные небедные вдовы или матери больших семей живущих под одной крышей. Анька с изумлением смотрела на все это, и однажды в ее голову вплыла мысль, что единственный выход – выйти замуж! Сейчас она в законном рабстве у родителя и его жены, а выйдя замуж должна будет подчиняться свекрови и мужу, но ведь можно и сироту найти, или парня из семьи побогаче. Все ж полегче будет и с едой и с теплом.

План был дерзок невероятно, и требовал огромных усилий, но Анька не хотела умирать безгласной рабыней, и принялась стараться. Однажды заловила отца в тот момент, когда он собирался на ярмарку, и потребовала от него ткани на сарафан и сорочку, ленту в косу и новый гребень.

Старик вроде бы и струхнул, но после пары энергичных фраз уразумел ее замысел и даже приободрился. И с каждой поездки начал привозить ей понемногу нужных вещей – воску для светильни, ниток и иглу, маленький острый ножичек для раскроя ткани, а потом и само полотно.

Жить становилось легче – потеплело, снег стаял, а еще через пару на влажных проплешинах земли пробились зеленые стрелки травы. Руки постепенно заживали, частый гребень помог расчесать волосы и заплетать их в обычную девичью косу, и сарафан понемногу шился.

Вот начались девичьи гулянья, весенние хороводы в прозрачной березовой роще и переглядывания между девичьей и мужской стайками. Анька не спешила, ей нужно было собрать информацию – что пристойно, а что нет. Она выбила у мачехи разрешение ходить на гуляния вместе с сестрой, и молча сносила оскорбления от обеих.

– Ой, смешно-то как маменька, вчера это чучело Ванька пастух за телушку принял, чуть кнутом не отходил!

И два нарумяненных колобка залились обидным колючим смехом.

Но тут вмешался отец:

– Бабы, зря девку позорите, хоть одежу ей дайте целую, а то скажут, что мы нищие, платка да сарафана в доме не нашлось…

Мачеха, поразмыслив, отыскала старушечий, но хотя бы целый сарафан из своего приданого, и такой же темный платок, кинув пропахшие затхлостью вещи в лицо падчерице велела ей на улицу ходить в доброй одежде, и пнув на прощанье ушла в избу.

Обрадовавшись, Анька все же пару дней еще похлопотала над дареными тряпками – проветрила, поштопала, сплела из некрашеной шерсти новый простой поясок. И однажды вечером вышла за водой чисто умытая, и в новой одежде. Кумушки у колодца примолкли – не узнали, потом одна из них посмелее спросила:

– Ты чеевская будешь, девка?

– Тятина я, Спиридонова дочь.

– Спиридонова?

Донеслись со всех сторон изумленные возгласы. И женщины принялись обсуждать другие дела, словно не замечая, как Анька ловко черпнула воды, налила пару больших бадеек и понесла их к дому ступая мелкими шажками, чтобы не плескать на босые ноги.

Так в трудах прошло лето, Анька ловила на себе порой любопытные взгляды парней – один и тот же сарафан сделала свое дело – ее узнавали теперь издалека, но на гулянках она всегда была в стороне. Зато все чаще ей помогали донести воду для огорода, или сложить поленницу, а уж в лес она стала ходить только с сестрой, страшно было – едва ль не за каждым кустом оказывался любезный кавалер, готовый поднести корзинку. Но все же отецкую дочь трогать боялись, вежество блюли.

А поздней осенью случилась беда – соседи заслали сватов, да не к обожаемой мачехиной Грушеньке, а к ленивой и грязной Аньке! После того, как сватов с трудом выпроводили со двора, девушка поняла, что жить ей осталось недолго. Пару раз она с трудом увернулась от корчаги с кипятком, один раз едва не влетела в открытый подпол, а уж мелких пакостей было не перечесть.

Апофеозом стало требование мачехи увезти ее в лес, ибо свахи наведывались регулярно, да все к Аньке. Поняв, что убьют либо так, либо этак, задерганная Анька велела отцу запрягать, а сама пошла и переоделась в любовно сшитый за лето сарафан с вышитой сорочкой, повязала голову алой лентой и закутавшись в старый тулуп, которым покрывали лошадь в мороз села в засыпанные сеном сани.

Старик, утирая соленые дорожки увез ее в лес, усадил под елочку и засыпал по грудь сеном – все ж теплее смерти ждать, потом упал, не оборачиваясь в сани, и вернулся домой.

Сильно пахло лошадью и сухой травой, иногда травинки забивались в нос и будили Аньку. Не выспавшаяся, уставшая от бесконечной работы она решила, что умирать будет легче во сне, и потому дремала, поджав зябнувшие ноги и руки под коротенький тулуп. К ночи мороз усилился, лицо застыло коркой и Анька уже не чувствовавшая ни рук, ни ног всерьез собралась умирать. Вдруг над ухом раздался вкрадчивый стариковский голос:

– Тепло ли тебе девица, тепло ли тебе красная?

Анька подумала, что ей сниться любимый с детства Новогодний фильм: «Морозко», и едва – едва растягивая губы в улыбке прошептала:

– Тепло Морозушко, тепло батюшка.

Деревья вокруг замерли и лишь сосна в стороне ощутимо заскрипела:

– Тепло ли тебе девица, тепло ли тебе красная?

– Тепло Морозушка, тепло батюшка.

Шепнула Анька и не дождавшись традиционного третьего вопроса скользнула в спасительную темноту обморока.