— Ты не целуешь мою грудь, неужели она тебе не нравится? А мой пушок, он такой мягкий, отчего ты не разглаживаешь его кудряшки руками? Я вся горю, вскоре твоим пальцам и твоему рту предстоит вернуть мне все, чем я одарила тебя, и довести меня до высшей точки…
— Одетта, дорогая, — отзывалась Виолетта, — ты же знаешь, я еще такая неумелая.
— Знаю, но раз ты готова учиться, я все тебе покажу.
Они проследовали передо мной. Графиня несла Виолетту к кровати, теперь я мог прекрасно наблюдать за их обнаженными телами. Положив Виолетту поперек матраца, графиня опустилась на колени, устроившись на черной медвежьей шкуре, бережно раздвинула ей бедра и на миг вперила глаза в очаровательную в естестве своем стрельчатую арку, открывающую доступ к нашим сердцам; внезапно ноздри ее напряглись, губы раздвинулись, и, оскалившись точно пантера, бросающаяся на свою жертву, она припала туда ртом, такого рода ласки коронный номер женщин в их извечном соперничестве с мужчинами. Следует отдать должное мастерству, сноровке и ловкости, с которыми они исполняют перед своей возлюбленной не предназначенную им от природы роль. Похоже, графиня ничуть не преувеличивала, суля Виолетте восторги сладострастия. Я даже немного приревновал свою милую малютку, глядя, как, извиваясь, крича и задыхаясь, она гибнет под натиском этого безжалостного рта, казалось, стремящегося всосать всю душу без остатка.
Правда, с точки зрения художника, зрелище было впечатляющим, таким образом, я был в какой-то мере вознагражден за то, что опустился до столь мелкого и унизительного чувства, как ревность.
Графиня, сидя на корточках, двигалась в унисон с движениями Виолетты, ее бедра восхитительно подскакивали, и, наблюдая за этой трепетной дрожью, можно было утверждать она ничего не теряла, отдавая, скорее даже выигрывала в наслаждении.
Наконец, достигнув совершенного изнеможения, Виолетта соскользнула с кровати на медвежью шкуру, и обе подруги, активная и пассивная, улеглись рядом.
— А теперь очередь за тобой, шепнула графиня, не оставайся у меня в долгу.
И, притянув Виолетту к себе, она положила ее руку на огненную шерстку, столь резко контрастирующую с ее светлыми волосами и черными бровями.
Виолетта, следуя моим наставлениям, отыграла свою роль от начала до конца, как опытная комедиантка. Графиня была явно разочарована ее неловкостью.
— Нет, не сюда, — донеслось до меня ее бормотание, — твой палец слишком высоко, надо туда… так… нет, теперь слишком низко. Разве ты не чувствуешь, как все напрягается вот здесь, там и щекочи, если хочешь доставить удовольствие. Ах, ты нарочно мучаешь меня, маленькая мегера!
— Я очень стараюсь угодить тебе, поверь, — отвечала Виолетта.
— Когда ты сверху, не отклоняйся. Держись прямо. Мой палец соскальзывает. О, ты разжигаешь меня, не гасишь мое пламя, — терзалась графиня от неутоленного желания. — Послушай, мой милый друг, давай попробуем иначе.
— Как?
— Ложись спиной к зеркалу, а я встану на колени и поласкаю тебя ртом.
— Все будет, как тызахочешь.
Графиня впрыгнула на кровать, запрокинув голову назад, взор ее был устремлен в потолок, ноги раздвинуты, тело изогнуто. Настал условленный час, и я ползком прокрался из кабинета.
— Хорошо я улеглась?
Одетта задорно взмахнула ягодицами, окончательно теряя самообладание.
— Пожалуй, — согласилась Виолетта. — Теперь раздвинь волосы на две стороны и обработай мою бороздку.
Я точно следовал указаниям, предписанным моей подружке.
— Попала в точку? — поинтересовалась Виолетта.
— Да, сейчас… ротиком… и попробуй только не удовлетворить меня, задушу!
Я прильнул губами к намеченной цели и без труда обнаружил искомый предмет, не найденный притворщицей Виолеттой, за что она и заслужила справедливые упреки; нащупать сей очаровательный предмет, было, тем более легко оттого, что как я и предвидел у графини он был формы более удлиненной, чем у заурядных женщин: его можно сравнить с бутоном девичьей груди, затвердевшим от сосания языком; я завладел им и стал нежно перекатывать между своих губ.
Графиня стонала от наслаждения:
— О, то, что надо, не останавливайся… лучше и быть не может.
Я продолжал, постоянно притягивая в себе Виолетту и демонстрируя партию, которую ей предстояло исполнить в нашем трио.
В отношении меня Виолетта держалась уже не как неловкая любовница Одетты, а как полноправная соучастница наслаждения: предвосхищая изысканные причуды сладострастия, она впилась ртом прямо туда, куда я, довольствуясь, направил ее руку, и доставила мне несказанное удовольствие тем, что, несмотря на различное устройство женских и мужских органов, ласкала меня таким же манером, как я графиню. Та же по-прежнему выражала свой восторг:
— О, право же, как хорошо. Ах, обманщица, врала, что ничего не умеет, а сама исполняет именно так, да, именно так… только не очень быстро. Продолжай, мне нравится, ах… ох… твой язычок, как я его чувствую. Да ты… очень… ну надо же… какая искусница! Теперь зубками… о, молодец… покусай-ка меня, ах, просто замечательно!