Женские тайны

Изнасилование, о котором я кое-что слышала, казалось мне сейчас легким выходом. Мужчина действовал настолько быстро, решительно и страшно, что полностью подавлял волю и, казалось, он не остановится ни перед чем.

Покурив, мужчина нагнулся и вытащил из сумки баночку с каким-то кремом.

Набрав крем на палец, он стал аккуратными движениями втирать его в мою раскрытую промежность. Как я ни была испугана, но вскоре почувствовала, как от крема все там наполнилось теплом, а чувства чрезвычайно обострились (много позже я прочитала, что есть такие специальные возбуждающие кремы). А мужчина продолжал настойчиво и умело массировать, не пропуская ни складочки, ни бугорка.

Против своей воли, только за счет его умелых действий, я ощутила сильнейший прилив сексуального возбуждения — чувства, которое я знала и раньше. Это казалось абсолютно диким в такой ситуации, но я ничего не могла с собой поделать.

Внутренне я пыталась подавить это чувство, сопротивляться, даже слезы потекли по лицу от обиды, но против моей воли тело само начинало елозить и дергаться при каждом его прикосновении к клитору, а он все нагнетал возбуждение, усиливая темп.

В какой-то момент я даже не смогла сдержаться, закрыла глаза, дернулась и охнула, когда его палец особенно нежно скользнул по клитору, — и вдруг меня обожгла сильнейшая боль. Я мгновенно открыла глаза и увидела: в только что ласкавшей меня руке был хлыст (который отныне не забуду до конца своих дней). Тонкий упругий хлыст заканчивался плоским куском жесткой резины (шириной сантиметра в два и длиной сантиметров 10).

Удар наотмашь таким хлыстом был очень хлестким и болезненным, и мужчина начал яростно стегать меня прямо по промежности, по тому месту, которое только что так нежно ласкал! Я даже не могла открыть рот, чтобы крикнуть — моментально сильнейший удар пришелся мне по губам. Удары сыпались также на живот и на соски. При этом с каждым ударом он шипел в мой адрес такие мерзкие слова, каких я в жизни не слышала, как будто упрекая меня за то, что я возбудилась.

Казалось, этому не будет конца, и слезы уже полились из глаз, как вдруг он прекратил избиение. Откинувшись на спинку стула и тяжело дыша, он снова закурил. Он никуда не торопился. Дождавшись, пока прекратятся мои рыдания, он снова с помощью крема и массажа довел меня до экстаза, а потом неожиданно так же жестоко отхлестал.

Это было хуже, чем изнасилование. Это было психологическое изнасилование. Насилие над моей психикой. Он против воли заставлял меня получать наслаждение — и жестоко наказывал за это — за то, что сам же и вызвал! Я каждый раз надеялась, что вот сейчас он последний раз изобьет меня и успокоится, но просвета не было. С каждым таким сеансом он все сильнее возбуждался — я видела это по его бешеным глазам, плотно сжатым губам, участившемуся дыханию.

Во время одного из наказаний он вынул член и стал одной рукой массировать его у меня на глазах, одновременно хлеща меня другой рукой.

В перерыве он уселся на стул, продолжая массировать член, время от времени слегка, небольно, похлопывая меня резинкой между ног. Затем снова начал меня возбуждать. Казалось бы, моя избитая промежность не должна была бы ничего чувствовать, но он был чертовски умелым.

В этот раз он делал все по-другому, но так, что мои вздрагивания и вздохи вскоре перешли какой-то запредельный рубеж, и я задергалась в судорогах оргазма. В этот же момент он со всего размаху обрушил на меня град таких яростных ударов, от которых я начала кричать, уже не боясь ни ножа, ничего. А он в это время бешенно массировал член и кончил, выбросив струю спермы прямо мне на живот под мои крики и звуки ударов.

Сделав свое дело, он снова стал рациональным и целенаправленным. Он немедленно погасил мои крики, зажав рот ладонью и держал ее до тех пор, пока я не замолчала.

Потом снова пригрозил мне ножом. Убрав руку с моего лица, он привел себя в порядок и вытер с меня сперму носовым платком. Собрал все ремни и другие принадлежности в сумку. Потом развязал меня и сказал: «Иди!».

Я, как была голая, крабом-раком поползла в кусты, даже не думая об одежде, не веря, что он меня отпустил, и мечтая только об одном — убраться от него подальше. С час, наверное, я просидела, забившись в кусты, потом рискнула вернуться на то место за одеждой, поминутно прислушиваясь. Там уже никого не было, а одежда лежала в неприкосновенности.

С горем пополам я оделась и кустами, кустами стала пробираться домой.

Дома я, конечно, никому ничего не сказала. Как я ни была мала, но все-таки понимала, что жаловаться бесполезно. Во-первых, обязательно накажут за то, что пошла одна через лес, а никаких наказаний мне уже больше не хотелось. Во-вторых, на что жаловаться и, главное, кому? Ведь изнасилования формально не было.

Какой смысл идти в милицию жаловаться, что дядька в лесу отхлестал тебя по промежности..? В доказательство предъявить кресло и стул? Ведь даже синяков на теле практически не осталось — так, красные пятна…