Женский чеченский дневник

Водитель крепко держался за руль. Сопел. Крутил головой. Из-под кепки бросал на Наташу обиженные взгляды, всем своим видом показывая, как глубоко он оскорблен.

– Что я ему сказал! – отцепился он от руля, сорвал с головы кепку и нервно закинул ее на заднее сиденье. – Я ему сказал, пусть делает с тобой что хочет, но только когда я тебя довезу до места! Сейчас я тебя везу, и я за тебя отвечаю... Шакал, опозорить меня хотел. А-а-а, хорошо, что я успел. А так бы пришлось мне возвращаться обратно в село, собирать родственников и искать этого шакала... Где моя кепка?! Э-э-э-э, шайтан...

Что это, спрашивала себя она, – все еще традиции или уже инстинкт? Вряд ли этот человек лет сорока некрепкого телосложения, обычный таксист, четко осознавал, что он делает, когда бежал к ней на помощь. Увидел ее и автомат, мозг получил сигнал, в ответ на который ноги задвигались, побежали. Ему все равно, убьют ее или нет, и он сам в этом только что признался. Единственное его стремление – избежать оскорбления. Но могут ли традиции быть столь сильны, чтобы заставлять человека рисковать ради них жизнью? Или это все же инстинкт? Или традиции, со временем перерожденные в инстинкт?

– Фу, – сказала она себе, – от таких сложных вопросов голова может сломаться...

Водитель еще не до конца пришел в себя – оттирал со лба капельки пота и поминал то шакала, то шайтана.

– Дед в порядке? – спросила Наташа, вспомнив, что тот отлучался повидать деда.

– Все нормально, – ответил он и опять занервничал. – Сколько раз ему говорил уехать отсюда – бомбят, стреляют... Нет, и всё! Вот нет, и всё! Говорит – здесь родился, на этой земле и умру. Все соседи уже уехали, а он – нет, и всё! Э-э-э-э... Слушай, ты мою кепку не видела?

Апрель расцвел, а вместе с ним Шали и Ведено, весь Веденский район. Запах весны на время заглушил запах войны, и теперь они, кажется, соревновались, кто сильней – весна или война. Наташа уже две недели жила в селе у медсестры Розы. Рано утром Роза уходила в госпиталь на работу, Наташа вставала, чтобы вместе с ней выпить чаю, а потом возвращалась на жесткую софу и спала до тех пор, пока ее не будили лучи солнца из окна и крики детей со двора. У Розы было трое детей. Наташа уже перефотографировала всех жителей села. Теперь в Ведено ее знала каждая курица.

Каждый вечер здесь наступал комендантский час – с приходом темноты жители старались не выходить даже во двор. Село замирало в тишине, глядя в темь тусклыми окнами домов. Электричество в город подавалось с перебоями. Уложив детей, Роза зажигала керосиновую лампу, и они вдвоем пили чай в большой нетопленой комнате. По ночам весна отступала, от полов поднимался холод, и Наташа сидела, поджав ноги, согреваясь горячим чаем. Роза снова и снова шепотом рассказывала о муже, который ушел воевать, и вот уже несколько месяцев от него ни слуху ни глуху. Она так и говорила – «ни глуху», а Наташа ее не поправляла. Иногда в тишине раздавался робкий стук в дверь, Роза шла открывать, и тогда до Наташи долетал приглушенный и придавленный женский шепот.

– Ложись без меня, – говорила Роза, заглядывая в комнату и повязывая на голову платок.

Наташа не спрашивала, куда та уходила. Она и сама могла догадаться. В Республике был объявлен Газават – священная война. Секс и алкоголь попали под запрет. В то время женщины не должны были рожать даже от своих мужей. А Роза все же была медсестрой... Своих догадок Наташа предпочитала с ней не обсуждать. Меньше знаешь, крепче спишь. И она раскладывала постель на софе, ложилась под стеганое одеяло, и перед ее глазами вставали кадры – отснятые или еще нет. А потом она засыпала – крепко.

В той комнате, где стояла софа, был погреб, крышка которого почти всегда оставалась открытой. По первому свисту дети залетали в дом со двора, спускались в погреб, а Роза закрывала крышку снизу. Наташа очень хотела снять, как дети прячутся от обстрела, но за последние две недели не было ни одного. Тогда она попросила их попозировать – сделать вид, будто они прячутся. Сначала дети стеснялись и отводили глаза. Потом, после долгих уговоров, согласились.

Мальчик девяти лет спускался по лестнице, кряхтя и держась за поясницу, копируя старого хромого соседа, который каждый день прогуливался мимо их дома, сгорбившись и заложив руки за спину. Младшие девочки – Принцесса и Луиза – повязали на головы банты.

– Ну вот так мы спускаемся, – говорили они, останавливаясь на каждой ступеньке лестницы и бросая в объектив кокетливые взгляды. – А вот так мы под-нима-ем-ся...

– Да ну вас в баню! – Наташа убрала фотоаппарат в сумку.

Из погреба высунулась голова пятилетней Принцессы.

– Наташа, это не баня, это – погреб, – серьезно сказала она. – Баня у нас во дворе. Ты уже хочешь помыть голову?

– Нет!

Вечером они с Розой сидели за столом и пили чай. Дети играли на диване.

Сначала в небе застрекотало. Вертолет, подумала Наташа. Хотела сказать что-то Розе, но той за столом уже не было. Обвела глазами комнату – детей тоже не было.

– Роза, вы где? – позвала Наташа.