Они вышли к маленькому рынку. А вот и живые... Они стояли у стульев, на которых была разложена еда и сигареты. Торговля в Чечне никогда не останавливалась. Купили кока-колу и печенье на ужин.
К дому бабушки пробирались в густой темноте. В окнах не было света. Из дома не доносилось ни звука.
Ризван постучал в дверь.
Тишина больно отдалась в груди. Наташа прислушалась. Ни шороха за дверью. Ризван постучал сильней.
Дом был пуст. Наташа, обессилев, ткнулась лбом в шершавую деревянную дверь – наглухо закрытую.
– Я что-нибудь придумаю, – сказала она детям, но не самой себе.
Ризван пошарил под половиком.
– Ключ...
Он открыл дверь, и они вошли в холодный темный дом.
– Не включай свет, – сказала она мальчику.
Попав в бабушкин дом, Ризван как будто повзрослел. Включил газовую колонку и согрел чайник. В доме стало тепло. Они съели купленное печенье, запивая его кока-колой. Усталость наливала ноги Наташи свинцом. Ризван постелил ей постель. Засыпающих девочек уложили на диван, а мальчики ушли спать в соседнюю комнату.
Едва положив голову на подушку, Наташа начала проваливаться в нее – мягкую, бесконечную, как глубокий сон. События долгого дня смешались, выскакивали одно из другого, и ей казалось, будто она слышит голоса, и каждый был продолжением предыдущего: «Писать больше никто не будет! – Как дур-р-рак связался с вами! – Что это за дети? – Хочешь конфетку? – Выбрось, кому сказала! – Ключ... – Наташа – Наташа – Наташа...» В ушах мягко стучал бубен. Или это пульс растревоженного сердца?
– Наташа! Наташа! Наташа!
Она вздрогнула и села на кровати. С улицы доносились автоматные очереди. На нее прыгнули и обхватили холодными руками.
– Луиза, Принцесса... Что такое?
Послышался топот босых ног по деревянному полу. Магомед с Ризваном вскарабкались на кровать, спрятали лица в ее коленях и замерли. Двумя руками она прижимала к себе Луизу с Принцессой.
«Тра-та-та-та-та-та» – автоматная очередь совсем близко. Зазвенело стекло.
– Наташа... Наташа...
– Тихо, – шептала она. – Мы ничего не боимся... Ничего не боимся...
Она сжимала челюсти, чтобы дети не слышали, как стучат ее зубы.
«Бум-м-м». Где-то вдалеке взорвалось, и дом вздрогнул, качнулся.
– Наташа...
– Тихо. Это далеко. Далеко...
Вцепившись в ее мягкие коленки и руки, дети царапали ей кожу.
– Я вас всех-всех прикрываю. Я большая. Меня на всех хватит. Я вас всех закрою и спасу...
Автоматные очереди смолкли. Она лежала, раскинув руки, как курица крыльями обнимая детей, и напряженно вслушивалась в тишину.
За окном хрустнуло стекло. Рядом с домом кто-то ходил. Хрустнуло еще раз. Послышались шаги, кто-то приближался. Дети прижались к ней так, будто хотели влезть в нее, спрятаться в ней самой. Хруст. Луиза тонко заскулила.
– На... та...ша...
– Это кошка, – тихо сказала она. – Кошка ходит. И собака. Спите. Закрывайте глазки.
Захрустело у самого окна. Шаги стали отчетливей. Кто-то подошел к дому, и, казалось, сейчас этот кто-то заглядывал в окно, дышал на него испариной. Дети превратились в холодные неподвижные комочки. Перестали дышать, и сердца пятерых на кровати перестали биться, чтобы не выдать своего присутствия чужаку.
– Блядь, – застучало в голове у Наташи. – Сейчас войдет и всех перестреляет. Блядь-блядь-блядь...
Она уже представляла, как автоматная очередь вспарывает матрас, набитый овечьей шерстью, их мягкие руки и коленки. А потом перед глазами встали олени, одежды из шкуры и тяжелые черные волосы, разметавшиеся над костром. «Ты задашь ему свои вопросы...» «Там-там-там» – бубен. «Я сдерживаю снаряды... Снаряды сдерживаю»...
Кто-то уходил. Шаги уносились дальше, и наконец наступила тишина.