Женский декамерон

Она прислушалась. Нет, лая собак еще не было слышно. Видимо, погоня придет позже, когда она, по замыслу провокаторов, должна углубиться в лес. И Маша начала лихорадочно соображать, как ей их перехитрить? И придумала! Она скинула свое зэковское платьишко, постелила его возле самой дороги и легла на него — загорает! А часы спрятала в лифчик. Когда погоня на нее выскочит, она так и будет лежать-загорать: какая же дура станет загорать в побеге, в получасе езды от лагеря? А припрятанные часы она должна утаить до разговора со следователем, поручику же скажет, что оставила на земле у дороги. Часы — это ее самое веское алиби! Если роль провокатора выяснится, выплывет наверх, то и ей нечего бояться.

Лежит Маша на одуряюще пахнущей весенней земле и рассуждает о том, каким мерзавцем оказался «поручик». А перед глазами по травинкам ползают мелкие лесные жители, над головой птицы поют, багульник везде цветет, и пахнет молодой березовой листвой. Весна! Тут Маша взглянула на часы и видит, что час ее уже к концу подходит, всего десять минут остается до срока. А она лежит, как дура, у дороги и ждет, когда послышится лай собак! Тут она сорвалась с места, подхватила платьишко и помчалась вверх по сопке. Летит, срывает на бегу ветки багульника, задыхается, падает на мягкий мох и снова бежит. И вот она уже на верхушке сопки, и видит три больших кедра, которыми любовалась на расстоянии из лагеря, Оглянулась она, а далеко внизу, за речкой, за поселком виднеется зона. Даже крышу своего барака Маша разглядела, Прислонилась Маша к кедру, к его теплой коре и заплакала: она и забыла, как хорошо на воле, как пахнет свобода.

А потом взглянула на часы и ахнула, у нее оставалось ровно три минуты. И она стремглав помчалась через заросли к дороге, вниз под сопку. По дороге сообразила, что все равно багульник в зону пронести нельзя, Зарылась она лицом в свою охапку, прижала ее на секунду к груди — и отбросила, Нельзя! Только одну маленькую веточку взяла с собой, решив, что пронесет ее в рукаве.

Только она успела добежать до дороги, как за поворотом послышался рокот машины, «Поручик» подъехал минута в минуту. Он был один, и у Маши отлегло от сердца. Вышел он из машины, подошел к Маше.

— Ну, как? Удалась прогулка?

— Это было чудо! — ответила Маша. — Нет, не чудо, а даже больше. Я не знаю, как это назвать.

— Назовите это «часом свободы, за который не жаль отдать жизнь». А теперь — пора. Садитесь в машину.

Так же спокойно они прибыли к лагерю. Пропуская Машу в дверь лагерной вахты, «поручик» тихо сказал:

— А вы меня неправильно поняли. Просто я ваш лозунг немного переделал: «За час твоей свободы я отдам свою жизнь». До свидания.

— До свидания. Спасибо.

Только потом Маша поняла, что «Поручик» рисковал куда больше, чем она: ему за этот ее «час свободы» грозил трибунал. В память о нем и появился у нее рисунок с багульником.

Вот какое чудо может один человек подарить другому. Впрочем, неизвестно, кто из них получил больше: Маша, которой был подарен час свободы, или «поручик», его подаривший.

— А что потом с ними было, с «поручиком» и Машей? Встречались они после Машиного освобождения?

— Нет, конечно. Маша хотела сделать ему какой-нибудь подарок но мы ее отговорили: тут уж она рисковала бы его свободой. Представляете, что было бы офицеру за помощь диссидентке в лагере? А тут еще был бы повод обвинить его в том, что он это делал за взятку, если бы Маша послала ему какую-нибудь мелочь. Но Маша говорила, что когда-нибудь напишет его портрет по памяти, и это будет ее благодарность за «час свободы».

После Гали начала рассказывать Ольга.

История седьмая,

рассказанная рабочей Ольгой, повествующая о том, как благородство брошенного мужа было вознаграждено судьбой на другой же день после его проявления