Женский декамерон

В президиуме половина улыбается — те, кто уже был в курсе выдумки Юлии Константиновны, а другая половина, прихвостни парторга, уловив его недовольство, сами недовольно пожимают плечами.

Выходит наш Василий Иванович на трибуну и начинает:

— Я не знаю, кто позволил эту самодеятельность? Кто разрешил этот необдуманный почин? С кем это согласовано? Такие скороспелые инициативы партком не может поддерживать. Мы должны сначала все обсудить с товарищами, соотнестись с вышестоящими организациями.

И тут слово берет комсомольский вожак Алик Бочагин:

— Удивляюсь я вам, Василий Иванович. Не ожидал я слышать такое от старшего партийного товарища! Что значит «самодеятельность»? Настоящий почин и должен быть самодеятельным, а не сфабрикованным в тиши кабинетов, как это порой еще бывает! Мы комсомольцы, всецело поддерживаем почин рабочих нашего цеха и беремся дополнительно помочь в расчистке места под памятник Владимиру Ильичу! Да здравствует памятник вечно живому Ленину вместо фонтанов бюрократии!

Выдал он эту залепуху в стиле боевых двадцатых, а зал доволен, смеется и аплодирует: теперь уже парторгу этот почин не закопать! Плакали его личные денежки, его собственная тринадцатая, а с нею и премии других прихлебателей. Корреспондент из «Правды» страшно доволен: «Какой материал! Завтра же это будет в газете!» Бегает по залу, интервью берет, фотограф щелкает вспышкой, а парторг со своими стоят кучкой, и слышим мы там ропот недовольства. Кто-то кому-то бросил: «Надо завтра в обком звонить, пусть там разберутся, что это за почины тут сами собой заводятся?»

А назавтра выходит «Ленинградская правде» со статьей корреспондента о нашем почине и с таким заключительным абзацем: «Очень жаль, что инициатива рабочих не встретила должного понимания там, где, казалось бы, ее должны были всецело поддержать — в парторганизации цеха».

Слетел наш парторг, а на его место поставили вскоре Алика Бочагина, который хоть тоже болтун был изрядный, но понимал, что кто-то болтает, а кто-то и работает: с рабочими он вел себя осторожнее.

Памятник Ленина в заводском дворе соорудили, и прозвал его заводской народ «памятником Ильичу и Константиновне», имея ввиду, конечно, не Надежду Константиновну Крупскую, а нашу Юлию Константиновну. Правда, ее через год тоже выжили на пенсию, но это уже другая история.

Посмеялись женщины над незадачливым парторгом и пожалели Юлию Константиновну.

Тут подошла очередь говорить Валентине, и она начала:

История четвертая,

рассказанная номенклатурщицей Валентиной. Как ни странно, эта история о диссидентах и чекисте

Сейчас я вам по секрету, подружки, расскажу одну диссидентскую историю, связанную с деньгами ЦРУ. А вы погодите, Галина, возмущаться, сначала выслушайте. Я эту историю знаю из первых рук, от следователя КГБ, который ею занимался. Только очень вас прошу, никогда не ссылайтесь на меня, если вздумаете ее кому пересказывать! Фамилию следователя я вам не назову, а из диссидентских ни одной не запомнила. Запомнились мне почему-то только имена двух дочек ссыльного — Даша и Саша. Впрочем, это ведь неважно. Вы, Галя, сами скажете и без имен, похоже это на правду или нет.

Историю мне эту рассказал мой знакомый, работавший недолгое время в КГБ. Я назову его Евгений, но это не настоящее его имя, а только взято мной для рассказа.

Евгений окончил юридический факультет Ленинградского университета, и пригласили его работать в КГБ. Был он там младшим следователем, проще говоря, мальчиком на посылках. А потом было у него одно дело, после которого он из КГБ ушел и стал вскоре простым адвокатом. Как-то я его спросила, что ж он отказался от такой блестящей карьеры. И вот что он мне рассказал, но повторяю — по большому секрету!

Приехала в Ленинград туристка из ФРГ и встретилась с одним диссидентом. В КГБ точно знали, что она привезла ему деньги. И поручили Евгению проследить, куда эти деньги пойдут. Решено было заранее, что они от ЦРУ, и надо было только доказать, что получивший использует их для антисоветской деятельности. Евгений имел право проверять почтовые отправления подозреваемого, поэтому он очень скоро установил, что на другой день после отъезда немецкой гостьи он послал пятьдесят рублей какому-то ссыльному в Иркутскую область.

Полетел Евгений в Иркутскую область и вскоре нашел этого ссыльного. Жил он в маленькой избушке на берегу таежной речки с женой и двумя девочками, Сашей и Дашей. Походил Евгений вокруг, расспросил местных сотрудников, соседей, проверил почту. И оказалось, что этот ссыльный, получив деньги, тотчас отправил их в Воркуту.