Женский день (СИ)

Громкий и слишком довольный стон моего секси муженька оповещает, что он даже до трех считать не научился.

- Детка, какая же ты горячая! - скалится этот скорострел и выпрямляется, демонстрируя, что весь наш половой акт у него в штанах и остался. - Тебе понравилось? - спрашивает с интимными нотками в голосе, а я, если честно, до сих пор охреневаю. Все, что ли?!

- А - а - абалдеть! - все, что удается вытолкнуть.

Лежу на диване с задранными ногами, в туфлях с меховой опушкой и смотрю вслед довольному отчего-то Смирнову. А что, на фиг это было-то?

Глава 7

Все еще 8 марта

Сижу, закутанная в халат и досасываю от тоски бутылку вина. Смирнов, после того, как вернулся из ванной, уставился в телефон и с довольной физиономией с кем-то переписывается.

А Тарасов бы мне нежно спинку помял. Помог бы допить бутылку вина и за второй уже сгонял. Поржали бы, смотря какой-нибудь дурацкий фильм. Да и трусы бы он с меня точно сорвал.

Интересно, а в этой параллели что он делает? Без меня тоскует? А наши дети где? Что с родителями? Куда кот делся?

- Лех, а твой друг Тарасов, кажется. Куда делся? - словно невзначай спрашиваю, размахивая пустым бокалом.

- Стас? - удивляется Смирнов. - Никуда не делся. Живет себе припеваючи. Женился на Катьке из бухгалтерии. Наплодили с ней целый детский сад.

- Чё? - как тушканчик в преддверии песчаной бури вытягиваюсь и на Смирнова смотрю. - Какой еще Катьке? Какой детский сад?

Леха явно моего настроя не улавливает, плечами пожимает и говорит:

- Ну, Катька, симпатичная такая. Я еще за ней ухлестывал, думал, что люблю до потери пульса, но она Стаса выбрала. Четверо детей у них вроде. Кот и еще собаку завели. Представляешь?

- Ага, - конечно, представляю. Как тут не представить?!

Это же мои дети! Мой кот! И мать твою, моя собака, с которой я воздухом должна дышать!

Подрываюсь на диване и несусь в спальню. В глазах троится, но я скидываю халат и напяливаю первый попавшийся под руку спортивный костюм. В пылу сборов наступаю на меховые туфли и матерюсь, как сапожник. Подхватываю одну и как со злости, швырну в стену. Та летит со свистом и виртуозно врезается в нашу со Смирновым семейную фотографию на стене. Аккурат посередине.

Вот там и торчи, сука шерстяная!

Ноги в кроссовки, на плечи куртку и бегом на улицу. Такси останавливаю, просто расставив руки в разные стороны, как звезда, япона мать!

Таксист смотрит на меня, как на полоумную, но не спорит, везет. Пока едем, реву в голос и волосы начесанные рву.

На фига мне этот Леха?

На фига мне эта тишина?

На фига мне жизнь без детей?

Да я даже на кота согласна!

Вою белугой, ерзая по сиденью задницей. Ни хрена в этих кружевных трусах неудобно даже. Всю промежность натерли до кровавых мозолей!

Верните мои хлопковые! Удобные!

Один черт знает как, но таксист меня привозит именно к тому дому, из которого Тарасов вываливает с моими детьми, с новой женой и гребаной собакой. Радуются все. Смеются. Счастливые!

Выскакиваю на улицу, задираю голову вверх, развожу руки в стороны и как завоплю на всю улицу:

- Верните мне мою жизнь!

Глава 8

И снова 8 марта!

Подлетаю на кровати, как реактивная ракета, и быстро оглядываюсь по сторонам.

В комнате полумрак, ни хрена не видно, на часах восемь утра. Спешно откидываю одеяло и бегу в ванну. А там куча полотенец и зубных щеток, уточка и динозавр, шампуни детские и рассыпанный по кафелю кошачий наполнитель.

На цыпочках крадусь в детскую и со слезами на глазах вижу сопящих детей. Моих детей. Ни хрена я не «фри». Ну эту «фри» в жопу. Все мои родные, любимые. Кровинушки!

Пока счастливая, по коридору иду, наступаю коту на хвост. Он недовольно смотрит, а я его подхватываю на руки и к себе крепко прижимаю.

- Скотина меховая! - сюсюкаю с придыханием.

Ну и, конечно же, к мужу иду. Он сопит в норке своей, а я смотрю на него влюбленными глазами, почти как пятнадцать лет назад. Вот ничего не изменилось.

Надо же! Один кошмар приснился, а как все сразу ценить начала.

- Натусь, ты чего? - открывает один глаз Тарасов, а я наклоняюсь и целую его нежно.

- Люблю тебя, Тарасов, - от души признаюсь, а он уже морду свою широкую в улыбке сонной тянет и начинает ко мне подползать.

По груди, героически опавшей после четырех родов, ведет. По животу выпуклому, с лишними килограммами. Потом руку под сорочку запускает, по заднице наглаживает и довольно урчит. Ближе к нему жмусь. Довольная. Горю. Я же баба — огонь. Он по ногам трусы стягивает, а я дрожу уже вся в предвкушении. Только Стас вдруг замирает, трусы на вытянутой руке поднимает и удивленно шепчет:

- Кружевные?

- А?