Женский день

Игорь Севостьянов учился в параллельном. Умница, любимец девчонок и учителей. Хорошая семья, родители – врачи, сестра – переводчик. В десятом Игорь начал встречаться с Нинкой, Жениной подружкой. И Женя стала основным поверенным тайн влюбленных. Они часто ругались – строптивая Нинка и избалованный Игорь. А она, Женя, их пыталась мирить. Временами это получалось. После выпускного начались экзамены в институт. И очень скоро Севостьянов дал Нинке отставку. Ну, все было понятно – новое место и новые увлечения.

Нинка переживала недолго и на втором курсе выскочила замуж. И пусть брак продлился от силы три месяца, Нинка снова не горевала – такой был счастливый характер. Про Севостьянова знали немного – вроде тоже довольно быстро женился, родился ребенок, ну, пожалуй, и все.

Севостьянов был словоохотлив и оживлен. Рассказал, что в первом браке отношения не сложились и они с женой довольно быстро расстались. Через пару лет окольцевался вновь, и снова, увы, не сложилось. Теперь в ЗАГС ни ногой, даже под дулом ружья. Баб, конечно, полно, но ничего серьезного. С сыном не общается – там другая семья и бывшая против. Не то чтобы страдает от этого – к сыну привыкнуть не успел, но… приятного мало. Сказал, что есть бизнес, будешь смеяться – магазины дамского белья. Элитные, между прочим.

– Могу сделать скидку, – смеялся он.

– Спасибо, – кивнула Женя, – эх, тяжело будет отвыкать от панталонов с начесом!

Посмеялись.

Спросил про Нинку, Женя сказала, что все хорошо. Хотя это было сильным преувеличением. Но не рассказывать же о проблемах подруги. Тем более ее бывшему возлюбленному. Потом долго пили кофе, и когда Женя, взглянув на часы, заторопилась, Севостьянов предложил «знакомство продолжить».

– Зачем? – вырвалось у нее.

Он в голос расхохотался.

– Ты, мать, как была, так и осталась!

– В смысле – дурочка? – уточнила Женя.

– В смысле – прелесть! – покачал головой Севостьянов.

– ПÓшло, – отрезала Женя, – теряешь хватку!

И все же телефонами обменялись.

Она забыла о нем в тот же вечер. А назавтра он позвонил. Чем очень, надо сказать, ее удивил. Пригласил в «Современник». Она согласилась, убеждая себя, что это вовсе не то. Старый, школьный приятель. Лишний билетик, дама его пойти не смогла.

После спектакля прошлись по Чистым прудам, посидели на лавочке, поели мороженого. Снова трепались о жизни. Возле берега кружили два белых лебедя, выгнув прекрасные шеи, нежно курлыкали и толкались оранжевыми клювами.

А потом… Потом он ее поцеловал. Она так растерялась, что даже забыла вырваться. И сердце заныло так сладко, что ей стало совсем не по себе.

– Севостьянов, – хрипло сказала она, – никому все это не нужно. Ни мне, ни тебе. И пожалуйста, не порть этот замечательный вечер и не смущай лебедей. Они птицы верные, боюсь, не поймут.

– А ты? – спросил он. – Ты? Птица верная?

– Более чем, – тяжело вздохнула она, – больше, чем надо.

– Кому? – спросил он. – Мне, например, очень надо!

– Не трепись, – улыбнулась она, – и поймай мне такси.

Он звонил еще пару недель, но она не брала трубку. Пару раз рука к трубке тянулась, но… Выдержки, слава богу, хватило.

Только потом она часто думала: «А может, вовсе не слава богу? Может, просто трусиха? Больше трусиха, чем верная жена?»

А потом звонки прекратились, и она стала забывать Севостьянова.

Только подумала пару раз – да нет, все правильно! Куда ей «в роман»? С Маруськой проблемы, с Никитой засада, как говорит старшая дочь. Работа не ждет. Какие свидания, какие романы?

На это бы все хватило бы сил! Или? Или… Если бы получилось? Сил бы хватило на все?

Ответа не было. Потому что не было опыта. Совсем.

Влюбленности, разумеется, были. Абсолютно детские, школьные. Ну, пару раз поцеловались в подъезде, написали друг другу записки с заверениями в вечной любви и – все. О каком опыте может идти речь, если в восемнадцать она встретила Никиту? Если честно, мысли тогда были всякие. И о разводе, и о какой-то побочной связи. Ну чтобы хоть как-то, хоть на время выскочить из ситуации. Просто дать себе передышку. И злость на мужа была – ладно бы дело было только в болезни! Нет ведь – он намеренно загонял себя и ее! Намеренно выбрал путь «страданий» и тащил ее за собой. Обидно, грустно и больно. И еще поняла: уйти от него она не может. Пока точно не может. Жалось побеждала злость и раздражение. А девчонки? Ладно, Маруське по барабану. А Дашка? Она отца обожает и очень жалеет. Да Женя и не рассказывала ей всей правды – да, болезнь. Вследствие пережитого стресса. И как она объяснит свой уход? Бросить больного человека? С которым прожита жизнь? Какой пример она подаст дочерям? Нет, невозможно! Решительно невозможно. И тогда нашелся выход. Она начала писать книжки. Чтобы спрятаться, укрыться, отключиться, наконец.

И вот чудеса! – получилось.

Маруська однажды выдала:

– Ага, молодец! Ты, мам, тяжеловоз да и только. Тащишь все на себе и не рыпаешься. А он, – она кивнула на дверь кабинета, – а он и доволен. Теперь совсем расслабится. И не говори, ради бога, что он болен ужасно и неизлечимо. Лично я все равно не поверю.