Женский клуб по вторникам

— Я думаю, когда у тебя есть три или четыре квартиры, которые ты сдаешь надежным съемщикам на долгий срок, тебе будет легче начать вкладывать свой капитал в другие…

— Что за капитал? — перебила его Лакс.

— Твои наличные, — вмешалась Брук, протягивая Лакс паштет.

— Что это? — спросила Лакс, разглядывая коричневато-серую массу.

— Паштет, — пояснил Билл.

— Без шуток? — подцепила Лакс, взяв кусочек ножом и отправила в рот. Погоняла его во рту, размазывая по нёбу, и внезапно замерла.

— Тебе не нравится? Он испортился? Невкусный? — спросил Билл, нюхая паштет.

— Все так балдеют от него, я просто думала, он окажется сладким, — Лакс пыталась справиться с непослушной ливерной массой у себя во рту. — На вкус как печенка.

— Это и есть печень.

— Да? Фу!

Билл протянул ей льняную салфетку с вышитым на ней фамильным гербом. Лакс выплюнула в нее паштет и швырнула салфетку в мусорное ведро. Билл улыбнулся. Они ели и говорили о новой картине Брук, о том, с кем Лакс стоит поговорить по поводу работы, о новых занавесках в рабочем кабинете Билла, о том, куда Лакс пойти учиться, что Лакс делать с ее капиталом, с ее волосами, что, наконец, ей делать с жизнью. И пока они говорили, усталость, накопившаяся за долгие часы ночи, за которую Лакс успела позаниматься сексом и получить пинок под зад, начала негативно сказываться на ее шейных мышцах. Когда она поняла, что больше ни минуты не может держать голову в вертикальном положении, Билл убедил ее выбрать себе спальню и лечь спать. Лакс выбрала лавандовую комнату. Утром она будет лежать на простынях цвета лаванды и рассматривать точно такие же лавандовые стены, удивляясь тому, как ее любимый фиолетовый цвет может быть такого мягкого и приятного оттенка.

Брук пожелала Лакс спокойной ночи и закрыла за собой дверь. Вернувшись в гостиную, она не нашла там Билла. Он стоял в фойе перед картиной, которую купил у нее много лет назад. Брук обняла его сзади и захихикала в ухо.

— Можно ее оставить, папочка? Давай мы ее оставим, а?

— Она — это что-то, — согласился Билл, не отводя глаз от картины.

— Мы можем ее удочерить?

— М-м-м, — промычал Билл.

— О чем ты думаешь? — спросила Брук.

— О том, каково это жить жизнью, в которой нет надежд, — ответил он. — Каково это, когда никто не верит в то, что ты что-то из себя представляешь? Нет никакой ответственности ни перед кем. И вот, скажем, ты чего-то достиг, у тебя появляются одна или две квартиры. Например, однажды ты можешь открыть брокерский счет. Были бы рядом люди, которые смогли бы порадоваться за тебя? Каково это, когда рядом с тобой никого нет? Когда никто не пытается узнать, счастлив ли ты?

— Свободно, забавно, грустно, страшно. Какая разница? Это не про нас.

— Я думаю, из меня получился бы отличный президент, — ни с того ни с сего сказал Билл.

— Президент чего?

— Соединенных Штатов Америки.

Брук часто смеялась по любому поводу, но сейчас она даже не улыбнулась.

— Ты нарисовала это для меня? — спросил Билл, указывая на изображение двух джентльменов, сидящих на противоположных концах дивана. — Ты хотела изобразить двух голубых мужчин, любовников, сидящих на публике, скрывающих свои чувства друг к другу?

— Нет, — ответила Брук, почувствовав, как по телу побежали мурашки. — Ты видишь это на картине?

— Нет, нет, нет. Но эта девушка увидела. Кто-нибудь еще это видит? Брук, ты видишь это?

В приступе паники у него сжалось горло, и последний вопрос прозвучал выше на тон обычного баритона Билла.

— О чем ты говоришь? — не понимала Брук. Звук его голоса напугал ее.

Билл взял ее руку и поднес к своим губам, помедлив, прежде чем поцеловать. Он не хотел терять ее. Она была его женой во всем, не считая секса, супружеской верности и совместной жизни, больше двадцати лет. Этой ночью он сделал для нее нечто особенное и одновременно глупое. Он пытался изменить себя, чтобы она была счастлива.

— То, что я сделал сегодня, я сделал, потому что люблю тебя. Мы много экспериментировали с сексом, и я чувствую, что мы исчерпали это море, но при этом нашли то, что порой остается, когда умирают страсть и романтика.

— Я не понимаю, о чем ты, — сказала Брук, хотя в глубине сердца знала, о чем он говорит.

— Да ни о чем, — вздохнул он. — Я, думаю, я пытаюсь сказать, что люблю тебя.

— Это все, что ты хочешь мне сказать?

После шикарной вечеринки в честь своего пятидесятого дня рождения дед Билла по отцовской линии покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе в голову. Отец Билла, несмотря на то что был знаком с одними из лучших онкологов в городе, не пытался вылечить свой рак на начальной стадии. В конце концов заболевание приняло тяжелую, агрессивную форму и повлекло за собой смерть.

Никто не рассказывал Биллу о страданиях, которые пережили эти красивые, но несчастные гомосексуалисты. Его мать и бабушка, как две львицы, следили за ним в оба, защищая его, последнего живого львенка. Они пристально наблюдали за ним, с беспокойством ожидая проявления неминуемых сексуальных отклонений. Их страхи на нем отразились.